Рассвет пламенеет

Санитар подогнул ноги, подставив плечи сидевшему на земле человеку.

— Цепляйся за мою шею, товарищ старший сержант. Так что ходить попробуем, — предложил он раненому. По-видимому, он счет праздным вопрос Киреева и поэтому не ответил. — Сможешь, дружище? А то, ну прямо замаялся. Тебя вот шестого волоку!..

Подошел Василенко.

— Как там, на высоте? — спросил он мягко.

Поднимаясь, санитар вяло сказал:

— Сами видите, как там на высоте. Пройдитесь-ка туда, будете знать…

— Вы, товарищ санитар, все же удостойте ответом своего комдива. Где ваш майор? — уже строже спросил Василенко.

Лопатин выпрямился резким рывком. На его шее, крепко вцепившись руками и мучительно простонав, повис раненый.

— Тише, тише же! — взмолился он, скрежеща зубами от боли.

— Виноват, товарищ комдив. Так что не признал. Запарился маленько. Простите, дело такое, темнота…

— Ладно. Прощаю…

— Так что разрешите доложить! Наш майор ушел с ползунами вперед рот. Они такую чертову свадьбу задали передней обороне врага, аж небо покраснело! Затем всеми ротами двинулись. И загрохотало обоюдно. Так что невозможно признать, кто стонет — наш или немец. Закрутились там все, ужасная неразбериха! Две роты, кажись, перескочили через высоту. А там овраг будто. И ужасный бой развернулся. В передней линии окопов всех гитлеровцев перебили.

— А где сейчас майор?

— Виноват, товарищ комдив, не могу знать. Ужасная свалка состоялась.

— У страха глаза велики, — проговорил раненый. — Никакой свалки не было, не бреши, если не видел. Мы в первых траншеях по совести обделали, потом уж роты пошли…

— Я о жизни нашего комбата. Так что возможно… как он рванулся вперед с автоматчиками, я приотстал маленько. Так что, может, и убит…

— Не бреши, ей-богу! — возмутился раненый. — Не может быть, чтобы майора убили! «Свалка состоялась», овраги ему мерещутся! Все ты перепутал, Лопатин.

— Я видеть не видел оврага, — оправдывался смущенный санитар. — Да чувствуется. Больно темно за высотой. Так что по этому определяю. А брехать-то не в мои годы, браток…

— Значит, первую линию вы взяли? — спросил Василенко.

— До последнего окопа, товарищ комдив, — увлеченно заговорил раненый. — Без крови с нашей стороны, можно сказать. Накрыли без шума. Прямо по совести сделали. Она, линия эта, идет по вершине, только траншеями вглубь чуточку. Может, метров на сто, не больше. А дальше скат, а там вторая линия, оттуда и рубанули по нас — это Лопатин правду сказал. Наша первая рота, говорят, будто и вторая тоже проскочили в следующую линию. Вот там не разберешь, кто в кого бьет. И меня тоже срубили, да выполз…

XXXII

Симонов стоял на коленях в окопе так, что голову ему от обстрела заслонял лежащий на бруствере труп немецкого офицера, которого он сам застрелил. Рядом пули срезали стебли хлопчатника, с шипением зарывались в землю. Иногда они шлепались в труп офицера. Симонов, казалось, не замечал, как скрещивались над ним трассирующие пулеметные очереди. Он ждал гранатных взрывов, а их почти не было слышно, и это сейчас волновало его.

— Пересыпкин! — окликнул он связного.

— Я слушаю, товарищ майор.

— Как ты думаешь, Пересыпкин, что мы с тобой заработали за эту операцию?

Связной сразу же нашелся:

— Вам орден, а мне ефрейторский треугольник!

Симонов с удивлением взглянул на Пересыпкина.

— Ты так рассчитываешь? А если найдется знающие люди? Как ты полагаешь, морду нам не набьют? Вот спросят: «Сукины дети, вы чего ждете? Две роты ворвались во вторую линию, а одна сидит наверху, обсушивается? Почему ручная артиллерия молчит? Почему прекратилось выколачивание гитлеровцев из всех траншей?»

Он спрашивал так, точно все сказанное относилось только к Пересыпкину.

— Ясно тебе, что я сказал?

— Все понятно, товарищ майор.

— Надо добраться в третью роту, к Метелеву. Там политрук Бугаев. Благодарность ему… заработал! Передай: пусть не ждут рассвета, как северного сияния. Враг опомнится, под прикрытием недобитой второй линии подтянет свежие силы. А Бугаев и Метелев на вершине высоты. Так и скажи: комбат недоволен!

— Ясно, товарищ майор. Вперед, одним словом?

— Ну, выручай, Пересыпкин, — уже ласковей проговорил Симонов. — Чтобы по-пластунски, да гранатами по траншеям!

— Есть выручать!

Где-то во тьме рокотали моторы. Симонов помнил, что вражеская танковая дивизия, будто огромная змея, все время трется о наш передний край. И каждый день, каждый час нужно было с лету подхватывать вызов врага, с не меньшей силой отвечать на его удары.

Из соседней секции этой земляной крепости, воздвигнутой противником, Симонову стал слышен, наконец, голос связиста:

— Капе? Капе?..

Симонов протиснулся узкой траншеей. Связист протянул ему телефонную трубку.

— Вас, товарищ гвардии…