Рассвет Полночи. Херсонида

Поэзия С.С. Боброва 469 споре с Баяном (олицетворение мужественной, прямолинейной и, пожалуй, незамысловатой старины) судьею выступает Ломоносов. Он осуждает новомодную манеру речи Галлорус- са и сочинения почитаемых им авторов. Однако критических замечаний судьи удостоились не только авторы, в разной степени причастные к созданию «нового слога», но и Державин, и даже сам Бобров. О слоге же В.А. Озерова и Н.М. Карамзина судья отозвался с одобрением, отметив лишь безнравственное содержание стихов из повести «Остров Борнгольм» («Законы осуждают...»). По существу Бобров в «Происшествии...» не присоединился ни к одной из двух противоборствующих партий: показательно само наличие фигуры посредника в споре между Баяном и Галлоруссом. На роль такого посредника Бобров и претендовал, выказывая умеренную поддержку Шишкову и высмеивая крайности «нового слога», осуждаемые самими карамзинистами (деятельность склонного к эпатажу Галло- русса-Макарова среди них не пользовалась безусловным одобрением). Однако даже умеренной поддержки одной партии было достаточно, чтобы другой «Происшествие...» было расценено как очередная вылазка врагов, тем более опасная, что Бобров только что выпустил четырехтомное собрание сочинений и в периодической печати ему расточались похвалы (правда, хвалили поэта в основном за «необыкновенность» его творений, которая с позиций ка- рамзинистского культа «естественности» выглядела сомнительной и становилась удобным объектом критики). Реакция не заставила себя долго ждать. «Одной из особенностей литературной борьбы начала XIX века, - пишет Л.О. Зайонц, - было стремление полемистов превратить противника в своеобразную сатирическую маску. Образам Галлорусса и Варягоросса приписывалось определенное социально-культурное амплуа. В сатирической литературе архаистов оно персонифицировалось в маску "щеголя". Что касается карамзинистской сатиры, то в ней аналогичной по функции "сниженной" маской стал образ поэта-пьяницы,

470 В Л. Коровин творящего в запойном бреду, маска Бибруса»78. Не менее важными компонентами этой маски были низкое происхождение и «семинарская» ученость. Никому эта «маска» так хорошо не подходила, как Боброву. Он происходил из «священнических детей», не раз высказывал свои демократические убеждения, был весьма учен, мрачен и, вероятно, действительно не чужд соответствующему пороку. Его образ сильно способствовал сложению «маски» Бибруса, и не случайно именно он получил это прозвище. По предположению М.Г. Альтшуллера, Бобров сам «подсказал» его своим литературным врагам в переведенной с английского статье «О воспитании младенцев»79. «Карамзинистов, творивших новый литературный миф, меньше всего интересовала житейская сторона вопроса. "Маска" Бибруса, сформировавшись в середине 1800-х годов, прочно закрепляется за Бобровым и благополучно переживает его. Она продолжает существовать независимо от его биографии и даже вопреки ей»80. Речь шла о принципиальных разногласиях карамзинистов и Боброва во взглядах на сущность поэтического творчества, в главном обозначенных еще самим Карамзиным в предисловии ко второй книжке «Аонид»: «Поэзия состоит не в надутом описании ужасных сцен Натуры, но в живости мыслей и чувств. (...) Молодому питомцу Муз лучше изображать в стихах первые впечатления любви, дружбы, нежных красот Природы, нежели разрушение мира, всеобщий пожар Натуры и прочее в сем роде. Не надобно думать, что одни великие предметы могут вос- 78 Зайонц Л.О. «Маска» Бибруса // Ученые записки Тартуского ун-та. Вып. 683. Тарту, 1986. С. 32. 79 «...Кормилица императора Нерона, будучи весьма пристрастна к пьянству, вселила гнусный навык сей и в знатного питомца своего, который напоследок столько известен стал по сему пороку, что народ очень часто, замечая в нем оной, вместо Тиберия Нерона называл его Биберием Мером (Biberius Мего)» {Лицей. 1806. Ч. 3. Кн. 3. С. 86-87). См.: Алътшуллер 1964. С. 243. 80 Зайонц Л.О. «Пьянствующие архаисты» // Новое литературное обозрение. № 21 (1996). С. 231.