Рассвет после ночи

— Одним словом, загадка. С начала года едут туда все больше военные. Одного я признал — полковника. В Салониках был он… танковым начальником. Зверем смотрит — не попадайся такому на глаза. Он танками разгонял мирных людей, которые выходили на демонстрации против американских баз. Потом, говорили, в Афины перевели. Фамилию не помню, но узнал его, верно. Как только такой бурдюк в танк влезает — ума не приложу.

Рыбак усмехнулся, но лица остальных были хмурыми.

— Ты еще скажи, как на берегу, недалеко от того места, этот брюхатый разговаривал по-английски с худым, как жердь… не греком. Костас недавно сказал нам, он понимает чужой язык, что тот не иначе как американец, — вмешался в разговор другой рыбак.

Вдали послышался рокот мотора. Низко над головами стоящих на берегу пролетел вертолет и словно придавил их своей тенью. Люди замолчали, провожая его настороженными взглядами. Вертолет вскоре повис над островом, опустился там.

— С каким гостинцем пожаловал? — еще глуше произнес первый рыбак. — Вот так… каждый день. Хотел я было подойти поближе к этим чертовым камушкам, да куда там. Откуда ни возьмись вынырнул сторожевик и давай отгонять мою старую моторку, чуть бок не протаранил. Еле увернулся и скорей назад…

Опять послышался рокот. Кто-то приближался на мотороллере, поднимая клубы пыли.

— Вот и Костас легок на помине, — пояснил кто-то из рыбаков.

Приехавший оказался молодым мужчиной с открытым, приятным лицом. Он быстро оглядел собравшихся на берегу, задержал взгляд на известном певце и улыбнулся, узнав его.

— Вы тоже туда? — посерьезнев, кивнул в сторону островов.

Но Никос ответить не успел. Старший среди рыбаков сказал:

— Ты лучше скажи, о чем по-английски тогда говорили тот бурдюк и жердь…

— А, янки! — охотно откликнулся Костас. — Он больше молчал. Бурдюк говорил. Пока ждали катера, бурдюк все говорил и говорил… А жердь «о’кей» да «о’кей»… Потом подъехал еще один. Ну, того я сразу узнал. Главная афинская ищейка… Собака он и сын собаки.

Никос переглянулся с Хтонией. Он догадался, о ком идет речь. Костас перехватил их взгляды.

— Пацакис, — подтвердил он догадку.

— Это был Пацакис… Ясон? — переспросил Никос.

— Он самый, — зло произнес Костас. — На одном катере умчались…

Никос по своей привычке потер рукой подбородок, молча глядя на таинственные острова.

— Один из них купили Пацакисы, — сообщил Костас. — Второй остров тоже купил судовладелец, но через подставное лицо. Место для своих… утех. Но всех этих… для утех… погнали оттуда. Других шлюх, извините, госпожа, — сказал он Хтонии, — нагнали. В брюках и погонах, но почище прежних.

— Интересно, что же они там замышляют? — задумчиво проговорил Никос.

— Если Пацакис там, то недоброе, — сказал Костас. — Эта ищейка только там бывает, где пахнет жареным. Любит вертеться около янки. На любое преступление и подлость пойдет, чтобы только сохранить папашины танкеры и награбленные миллионы. Эх, давно чешутся руки проучить этого… сыночка. Да и вам, товарищ Ставридис, должен быть известен этот негодяй.

Никос кивнул, на его лице появилось брезгливое выражение.

Через несколько минут гости попрощались с рыбаками, извинившись, что разговорами задержали выход в море.

— Это надо иметь в виду, товарищ Ставридис! — сказал на прощание Костас, указывая на острова. — А мы будем начеку. Чем можем — поможем, рассчитывайте на нас.

В автомашине долго молчали. Наконец Никос заговорил:

— На море штиль, а пахнет штормом.

— Такое ощущение не только здесь. И если буря придет, то из Афин, — сказала Хтония. — Даже рыбаки чувствуют ее приближение. Простых людей не обманешь. Если дед Андреас говорил, что будет буря — жди обязательно ее. Так что твоя музыка, Никос, та… утренняя, тоже предчувствие бури.

В Салоники приехали поздно вечером. Никос сказал Самандосу:

— Жаль, что темнота скрыла здешние розы Они первыми цветут в Греции, даже раньше, чем на Родосе — знаменитом острове роз. Алые, похожие на капли крови. На этой земле погибло много достойных греков. Да и не только греков. На здешнем кладбище похоронены советские солдаты, которые участвовали в движении Сопротивления. Когда приезжаю в Салоники, обязательно хожу поклониться их памяти. Представляешь, даже в самые черные дни на их могилах всегда цветы, часто алые розы. Их вид на могилах героев рождает во мне звуки, складывающиеся в песню.

Машина проехала мимо знаменитой салоникской белой башни. Здесь неподалеку жил старый друг Никоса. Искать его долго не пришлось. Такие Камбанис стоял около своего дома и радостно махал руками. Он тоже был певцом и сочинял песни. За скромным ужином говорили только о музыке. Такие уговаривал Никоса самому писать песни — ведь это у него получается. Надо лишь привыкнуть к мысли, что ты это можешь. А такие песни и исполняются особенно сердечно.

— Почему не поешь свою песню о розах, похожих на капли крови? — не унимался хозяин дома. — Прекрасная песня. Стесняешься? Привыкай к мысли, что ты певец и композитор.

— У Никоса много времени отнимает общественная деятельность, Такие, — попыталась перевести разговор Хтония.