Рассвет в забвении (СИ)

После они обменялись парочкой новостей об общих знакомых и умолкли. Моран в тишине изучал черты Тины, ощущая в голове тяжесть, неспособность ясно соображать, собственное тело почудилось ватным. Он злился на себя всё отчаяннее и яростнее: «Как бы я хотел, чтоб она в эту секунду испытывала то же наваждение!.. Бессмыслица, грёбанная бессмыслица. Что я здесь вообще забыл?» – спрашивал он себя.

- Ты собиралась на прогулку да? Ну, пока я не объявился, – внезапно спросил Моран.

- Да, я люблю гулять в сырую погоду. Ты, наверное, не очень, да?

- Не знаю, – хмыкнул Себастьян. – Никогда не задумывался.

- Что ж, – она плавно поднялась с дивана и протянула ему свою тонкую руку, – есть возможность поразмышлять на эту тему прямо сейчас, – её серо-зелёные глаза неистово сверкнули, и Моран многое готов был отдать, чтоб узнать причину их оживления.

Он, необычайно для себя самого, послушно взял протянутую ему руку в свою и направился следом за Тиной.

Они гуляли несколько часов; исходили пару туристических троп, затем катались на катере по озеру. Оба почти не разговаривали, Себастьян лишь согласно кивал восторгам Тины и её эмоциональным возгласам, выслушивал её болтовню о том, как она вдохновилась на создание нового архитектурного ансамбля. Моран много курил. Две пачки выкурил за три с половиной часа, почти не вынимал изо рта сигарету, и Тина шипела на него словно змея, что он «безобразный осёл, губитель природных красот». Как только они вернулись домой, пробыв там всего двадцать минут, сразу решили, что пора бы проехаться и на байке по горным дорогам.

Близился вечер, было около семи. Оставив у проезжей части мотоцикл, Тина и Себастьян взобрались на каменистый холм, усеянный неприхотливой растительностью. Дул промозглый ветрюга, трепал неаккуратную косу Тины, спутывая пряди у лба, что лезли в глаза. Она обхватила свои хрупкие плечи руками, съёжилась от холода и усмехнулась, развернулась к Себастьяну и прижалась к нему, дрожа. Недоумение пробежалось по его лицу, Моран медленно и неуверенно обнял огромными ручищами тонкий стан своей подруги. Затем Тина вскинула голову, задрав нос, и коснулась щекой подбородка Себастьяна.

- Ой! – хихикнула она, потирая ладошкой лицо. – Колючка какой.

Себастьяну почудилось, словно ему грудную клетку сдавило под прессом, он с трудом мог вздохнуть, и, казалось, эмоции, что наполняли его, вот-вот хлынут через край.

- В тебе нет ни капли жалости ко мне… – сказал он непривычным на слух печальным низким голосом.

Тина удивлённо нахмурила светлые брови, на фоне которых глаза её, отражая пасмурное небо, залились необычайной голубизной.

В ответ на её немой вопрос Моран лишь крепче сгрёб девушку в свои каменные объятия и горячо прильнул к её губам. Грубая, неотёсанная, звериная ласка. Тина не смогла его оттолкнуть, сама не понимала, как это вышло. Ей даже нравился его мужественный напор и настойчивость – это было честно и искренне. Тина беспомощно сжала в кулачки полы его кожаной куртки.

Отстранившись, Себастьян погладил широкой тёплой ладонью её холодную щёку и пристально заглянул в глаза. В них было не видно дна, столько сокровенного и невиданного, но ни тени ответных чувств, скорее лишь сочувствие. Его пронзила острым лезвием досада. И эту досаду было не излить. Перед Мориарти он мог орать, крушить всё вокруг, изрыгая брань и проклятья, но он не мог точно так же выразить горечь неразделённых чувств – это не годилось.

- Я бы ни за что не стала жалеть тебя, – сказала Тина, отвечая на его взгляд.

«Я никогда не встречу никого лучше неё. Пропади я пропадом – размазня… Я спускал курок, целясь в женщин, стариков, хороших и талантливых людей – рука не дрожала даже. Теперь стреляют её глаза, сделав мишенью меня».

Ему захотелось быть с ней откровеннее, хотя бы частично намекнуть на то, каков он на самом деле. Моран понимал, что это глупость, но рот не слушался.

- Я бы… Ты знаешь, я бы так хотел открыться тебе. Серьёзно, ты и понять… представить себе не можешь, о чём именно я сейчас говорю. Просто со мной такого прежде не было, и я…

- Тш-ш, – Тина накрыла ладонью его рот. – Помолчи, не стоит. Не торопись мне обнажать то, что сокровенно для тебя: я всё пойму, но не оценю… Я Теренса люблю.

На обратной дороге они молчали, но Морану чудилось, что он вернулся в начало: вот дорога, вот кусты и деревья, и вот она, сжимает его руками, чтобы не упасть. Но это было не то начало, что предвещает душевный подъём, – это было замыкание круга.

В девять вечера, провожая Себастьяна у дома, когда он надевал шлем в седле мотоцикла, Тина поцеловала его сама, с исступлённой нежностью гладя обеими руками его лицо. Как только она оставила его, Моран снова закурил, с силой оттолкнулся ногой от земли и направился в сторону асфальтированной дороги.

Гадкая морось хлестала его по лицу, подгоняемая встречным ветром. Моран опять начал злиться на себя. «Больше никогда… ни одной не позволю», – свирепо хрипел он себе под нос. Ему всё казалось, что он слышал позади себя шёпот, подсчитывающий птиц на нашивке рукава его куртки.

Комментарий к 11 Глава. «Falling for Tina»