Рассвет в забвении (СИ)

Было 26-е число в календаре, они пребывали в Вене, где хотели побыть ещё пару деньков и отбыть домой, в Америку. Вечером Леони пыталась поболтать с Тиной, но та себя странно вела при разговоре: рассеянно отвечала о поездке на Кушман, почти не говорила о Теренсе, хотя обычно трещала о муже не умолкая. Сказала что-то невнятное о том, что им с Теренсом нужно что-то делать с их отношениями, иначе они увязнут в быту и однообразности. Леони вскоре от скуки перевела разговор на более приятные для себя мелочи.

Джим же этим вечером чувствовал себя скверно: головная боль, апатия и плохое настроение. Он всё списал на усталость, но Леони видела, что его нужно чем-нибудь ободрить. Не придумав ничего оригинального, она попросту устроила ему страстную ночь. «Заурядно, но эффективно, – отметил сам с собою Джим, проваливаясь в сон. – Я чувствую эти глобальные перемены в нашей с ней жизни. Послезавтра вернёмся домой, поженимся, начнём устраиваться по-новому, столько всего интересного грядёт. Да, обычная жизнь, но кто сказал, что нужно превращать её в скуку перед теликом? У нас с ней точно не будет так… По крайней мере, не всегда», – он улыбнулся и вскоре заснул.

К нему возвратился один из тех странных снов, что оставили его с весной. Опять крики и стенания, взрывы, шорохи, опять победная усмешка человека в пальто, что стоял к нему спиной. Джим, превозмогая бессилие, двинулся вперёд, подошёл почти вплотную и развернул незнакомца за плечо: небольшие пронзительные глаза, отражающие небесный цвет, остроскулое лицо и хмурые густые брови, плотно поджатые губы, что окрашивала ядовитая насмешка – волевое лицо, отталкивающее при первом взгляде, оно вскоре завораживало и заставляло в смущении опустить взгляд, потому что казалось, что этот человек смотрел на кого-либо, как на прозрачное стекло. Холодок пробежал по спине Джима. Он знал это лицо, он давно был им пленён. На дне расширившихся зрачков незнакомца плескались ясный ум и высокомерие, и этот ум пленил Джима сильнее, чем лицо незнакомца.

- Ты знаешь, Джеймс, я приготовил для тебя свой особый полёт, – театрально и хвастливо заявил незнакомец и подошёл к краю.

- Меня зовут Джим! – испуганно крикнул ребяческим голосом в ответ Джим.

- Да брось! – язвительно продолжал тот. – Что ещё за «Джим»? Что это за нелепость? Джим Патрик? Они тебя так называют?! – он захохотал.

- Я Джим! Ты слышишь?!

- Дешёвая драмка… В твоём стиле, – незнакомец подмигнул. – Хотя что мне за дело? Я здесь, чтобы удивить тебя. Чтобы тебя восхитить, – с этими словами он распростёр руки, вдохнул глубоко холодный воздух, подставив ветру и негреющему солнцу лицо, и бросил вниз.

Тьма. Тишина.

«Мориарти был реален», – шепнул в темноте голос незнакомца.

Джим с трудом приподнял тяжёлые веки. Спальню объял торжественный белый свет, на столе тикали старинные часы, похожие на те, что стоят у него дома, Леони, отворачиваясь, легонько толкнула его бедром.

Страх. Ужас. Желудок скрутило. Он резко поднялся и сел на краю, оглядываясь по сторонам.

«Я здесь. Как я могу быть здесь? Джеймс Мориарти не может быть здесь…»

Он обернулся и вновь посмотрел на Леони; она мирно посапывала во сне, по её голой спине бегали бело-жёлтые солнечные блики, и кожа бледнела там, где выпирали лопатки, на которых в беспорядке лежали рыжие растрёпанные локоны. Он ужаснулся от того, что именно он находился рядом с ней.

Словно не было этого года, словно он вернулся туда, где начинал.

Первое, что произошло с ним – его охватили неуёмные рыдания. Стараясь перемещаться как можно тише, он надевал первое, что попадалось под руку, стараясь не издавать никаких звуков и шумов. Он был в шоке и впал в отчаяние. Во рту и в горле пересохло так, что отдавало зудом и жжением. Ему хотелось заорать, бить кулаками стены, пытаясь осознать происходящее.

«Нет никакой новой жизни. Я вернулся туда, где начинал».

Оставив записку на прикроватной тумбе и покинув гостиничный номер, он двинулся куда-то наугад, пересекая улицы, обходя дома, убегая всё дальше оттуда, где он был так слаб.

Наконец остановившись в каком-то кафе под открытым небом, Джеймс сел за столик. Заказал кофе, чтобы официант поскорее отвязался. Эмоциональный приступ его прошёл, он совсем успокоился. Близился час дня, и Мориарти старался не думать о том, что сейчас творится в номере, где он оставил свою Леони. Долгое время ему казалось, что он ни о чём не думает, Джеймс праздно разглядывал декоративный фонтанчик и безразлично помешивал кофе.

«Как я мог любить весь мир? Как мог отождествлять себя с ним?.. Я и этот убогий люд. Никчёмный, тугомыслящий народец. Стал одним из них. Готовил такое шоу и вдруг получил по башке! Если бы я мог ещё хотя бы припомнить смельчака, что гнался за мной по придорожному перелеску… И что мне с этого неба? – хмыкнул он и, щурясь, поднял глаза ввысь. – Атмосфера, стратосфера и бла-бла-бла – что за вздор, возносить венец невидимому Творцу за то, что одарил нас заслонкой от радиации и ультрафиолета! Мямлящий, сентиментальный идиот!» – пытался он уколоть ещё вчерашнего себя.