Рассвет. XX век

Свои слова он подкрепил неуверенным замахом.

Получается, потасовки не избежать.

Ганса я бить зарёкся. Ни к чему это было. Всё-таки он назвал Курта дядей, да и вспомнил я, что Мецгер упоминал некоего пропавшего Ганса, который не явился на разгрузку из-за карт и выпивки. Так или иначе, вредить ему было себе дороже, пока я не разобрался в ситуации окончательно. Кулаки-то Кляйна размером немногим уступали арбузам — такими один раз врежешь, и можно на отпевание.

К счастью, был и другой путь.

Я ушёл чуть в сторону от удара, подступил к Гансу, прижался к нему — нога к ноге, легко толкнул его в бедро, и парень отлетел назад, словно в него пальнули из пушки. За собой он увлёк двух недоумков, грозивших оружием, — лестничная площадка была тесной. Они столпились на ней, как кегли, — как кегли и полетели. Гансу хватило ума не подниматься, а вот полутренчи жаждали расплаты.

Дождавшись, когда вскочит первый, я сделал короткий шаг к нему и без затей ткнул костяшками пальцев в кадык. Ткнул легонько, едва коснулся, но этого оказалось достаточно. Он скорчился и захрипел, пытаясь вдохнуть. Я рывком поднял его, отобрал нож и без затей спустил молодчика с лестницы, напоследок придав ему ускорение пинком. Его товарищ, поднявшись, бросился на меня с кастетом. Я перехватил его предплечье, дёрнул на себя — раздался отчётливый хруст, и парень завопил диким голосом. Кастет упал в мою заботливо подставленную ладонь; я зарядил полутренчу оплеуху, от которой он затих, и отправил вслед за первым остолопом.

Расправа заняла от силы десяток секунд — и прошла с поразительной лёгкостью. Чувствовалось, что Максу далеко не впервой сходиться в рукопашной. Реакция у него была молниеносной; а с виду — медведь неповоротливый. Впрочем, организм Кляйна, подстёгнутый адреналином, дракой остался недоволен. Кулаки так и чесались поддать полутренчам изо всех сил, — но после такого пришлось бы полдня потратить, оттирая от стен кровь. Да и разговор с полицейскими получился бы тяжёлым.

Короче говоря, полевое испытание возможностей тела увенчалось оглушительным успехом.

Оружие молодцов я после недолгого изучения сломал — нож переломил пополам, а кастет согнул.

— Железо — дрянь, — объяснил я Курту. Он торопливо закивал.

Его моя скорость впечатлила ещё больше, чем меня самого.

За ним маячил Густав. Он не вытерпел остаться наедине с пианино. В его глазах, когда он смотрел на меня, горел восторг.

На какое-то время над лестничной клеткой повисла тишина. Ганс перестал притворяться, что валяется без сознания, и привстал, с гримасой потирая ногу. Курт смотрел на него со смесью брезгливости и жалости.

— Дядя… — наконец выдохнул Ганс.

— Пошёл вон, — сказал Курт. — Тебя заждались внизу твои дружки. И не возвращайся, пока не наберёшься ума. А лучше поезжай обратно. Берлин тебя испортил.

Под презрительным взглядом Мецгера Ганс заковылял по лестнице. Он растормошил полутренчей, и бравая троица покинула дом, шатаясь, будто пьяные.

Курт нахмурился и помассировал виски.

— Дальний родственник, — сказал он, хотя я ни о чём не спрашивал. — Седьмая вода на киселе. Приехал покорять столицу. Попросили присмотреть, дать работу… Он ведь ответственный! И трудолюбивый! А этот идиот связался с дурной компанией.

— Кто они?

— Чёрт их знает! Мне он их представлял, как охранную организацию левого толка. Они-де покровительствуют союзам и объединениям. Раньше он про них молчал, а после того как явился в последний раз, его и прорвало. Я ему сказал, что больше терпеть его выходки не собираюсь, мол, нашёл замену, и указал на дверь. А он словно взбесился! Объявил, что расшибался в лепёшку, чтобы меня приняли в союз мясников — причём с заковыристым названием. Ни я, ни мои знакомые о таком даже не слышали! И для вступления якобы нужно выплатить первичный членский взнос, потом страховку…

Он махнул рукой.

— Обычная шпана. Сегодня социалисты, завтра якшаются с независимыми, послезавтра — гоняют вместе с нсдаповцами большевиков и евреев… Пока страну раздирают на части позорным Версалем [1], эти падальщики урывают свои крошки.

— Так вы из народников? И вы, и ваше «Сообщество взаимопомощи»?

Политическую принадлежность Курта, а также союза, куда он меня настойчиво звал, я приблизительно представлял и так, но тут подвернулся удобный случай уточнить наверняка. Риторика Мецгера во многом напоминала прокламации НННП, Немецкой национальной народной партии.

— Я из реалистов, Макс, ну и циник немного. Как не стать циником, когда видишь, что люди творят со своей жизнью? И можно на ты, в самом-то деле. На одной войне воевали, да и сейчас… выручил ты меня. С этих сопляков сталось бы полезть на рожон, встреть я их один. А с обрубком особо не повоюешь.

Курт похлопал себя по нехитрому протезу. Мелькнула мысль смастерить ему новый, получше. Мелькнула и спряталась до лучших времён.