Рассвет. XX век

Я пожал плечами.

— Понятия не имею, о чём вы. Так, к слову пришлось. В чём-то подозреваете меня?

— Нет… пожалуй, нет, — уже спокойнее произнёс Герберт. — В конце концов, это я выбрал заговорить с вами, а не наоборот. И вы победили Ласкера! Ещё никто из тех, кто пытался подобраться к дяде, не выигрывал у бывшего вельтмейстера, чтобы привлечь моё внимание.

Хватка на его трости ослабла.

— Вот как мы поступим, герр Кляйн. Вы согласились помочь мне с новым чемпионатом. С моей стороны будет грубостью отказать вам в вашей просьбе. Если вы займёте хотя бы второе место, я непременно свяжусь с дядей и организую вашу встречу. До тех пор все мои мысли будут о шахматах.

— А если первое?

— Я встану на вашу сторону и буду биться, как лев, чтобы дядя выслушал ваше предложение от начала и до конца, — лукаво усмехнулся Герберт. — Постарайтесь как следует. Покажите вашу лучшую игру.

— Договорились.

— Тогда до встречи, герр Кляйн…

— Погодите секунду.

Уже собиравшийся уйти Бош с недоумением взглянул на меня.

— Всё-таки интервью — это не моё, — объяснил я. — Не могли бы вы задержать журналистов? Боюсь, вцепятся в меня как клещи, да так, что без насилия не отодрать.

— Без проблем, — хохотнул Герберт.

Он двинулся к газетчикам, широко раскинув руки, словно рассчитывал заключить их в объятия. Я последовал за ним, выдерживая дистанцию.

— Господа, матчей больше не будет. Вы напрасно тратите своё время. Пойдёмте вниз! Я угощу вас кофе. Тут прекрасный кофе, он навевает воспоминания о былых деньках. Настолько водянистую бурду вряд ли наливали даже на передовой. Завсегдатаи любят подшучивать над ним: ставят принесённую чашку на стул, ведь кофе такой слабый, что ему полезно будет отдохнуть.

Журналисты не проявили большого желания пить скверно разрекламированный напиток. Один из них рванул было ко мне, однако Герберт перехватил его, воспользовавшись тростью как шлагбаумом. Я не стал терять время понапрасну и проскользнул на лестницу, которая вела в малый зал. Он обзавёлся посетителями: за столиком ближе к центру сидели три человека, двое мужчин и женщина.

Их обслуживал кельнер, выставляя перед ними чашки с кофе. Наскоро закончив с клиентами, он устремился ко мне.

— Вам повезло, несказанно повезло, — возбуждённо заявил он. — Вы ведь искали кого-нибудь из пишущей братии? Познакомьтесь с ними, не пожалеете!

Странное дружелюбие кельнера быстро обрело объяснение. Он уже слышал, что я победил в турнире, и это достижение придало мне веса. С этим согласился и владелец Романского кафе. Он выдал мне высочайшее позволение занимать места в квадратном зале, предназначенном для отличившихся посетителей, так называемом «бассейне для пловцов». Прямоугольный же зал был «бассейном для тех, кто не умеет плавать».

Я поблагодарил кельнера и направился к единственному занятому столику.

— Добрый день, господа, дама, — поприветствовал я сидевших. — Вижу, тут четыре места, одно свободно. Разрешите присоединиться?

Не дожидаясь позволения, я устроился на единственном свободном стуле. Он жалобно скрипнул под моим весом, однако выстоял.

— Впервые так быстро обзавожусь новым другом, — заметила женщина, скользнув по мне взглядом иссиня-чёрных глаз.

Она была маленького роста, с короткой причёской под мальчика, несмотря на приличные годы — ей было около пятидесяти. Её шея и руки блестели от броской бижутерии, а на ногах вместо привычной юбки виднелись экстравагантные широкие штаны.

— Но это далеко не первый раз, когда он оказывается грубияном, — откликнулся мужчина, сидевший слева от женщины.

Он вырядился куда более сдержанно, но высокий лоб и лопоухость портили образ солидного джентльмена. На вид ему было не больше двадцати пяти.

— Чертовски верно! — фыркнула она. — Так что, будете ждать, пока его выставит швейцар Нитц, или возьметесь сами?

— Боюсь, мы надорвёмся, дорогая Эльза. Он для нас большеват, — степенно сказал мужчина справа. Он был лыс, со щёткой усов под носом и чуть обвислыми щеками. Я дал бы ему не меньше шестидесяти лет.

— Меня не выставят. Я завоевал право находиться в этом зале, когда победил в шахматном турнире гроссмейстера Ласкера, — похвастался я. — Но эта привилегия омрачена тем, что за мной увязалась погоня. Журналисты твёрдо вознамерились взять интервью. Я решил укрыться от них тут, им-то не позволят сюда прошмыгнуть. Но один за целым столиком в практически пустом зале я чувствовал бы себя как на необитаемом острове, поэтому и присоединился к вам.

Эльза бесстрашно воззрилась на меня. Манерами она куда больше напоминала девчонку, чем почтенную матрону.

— Прямо-таки обыграл живого гроссмейстера? А на лицо ты идиот идиотом. Гроссмейстер точно не умер посреди партии?

— Он-то жив, — отозвался я. — Но с каких пор берлинская интеллигенция судит о людях по их внешности? Или я попал на светский приём к старой аристократии? В таком случае прошу простить меня, почтенная графиня.

Ответ Эльзе понравился: она ухмыльнулась и шутливо погрозила мне пальцем.

— Я не настолько одряхлела, чтобы записывать меня в эти ходячие развалины.