К весне он окончательно увяз в этом ощущении - что время катит свои волны над ним, над крышей поместья, мимо... и когда реки вскрылись, когда пришло время везти перезимовавших людей к Переходу, то возникло слабое удивление: как, это было - временно, и снова придёт гонка, и исчезнут лица, к которым успел привыкнуть, к кому успел привязаться... задним числом осознал: да, успел привязаться, и долгие разговоры зимними ночами уйдут, а он останется... Но они тоже знали, и в их глазах жила надежда на иную жизнь... а он не имел права говорить о себе, запретил себе это давным-давно. И так неожиданно было услышать на прощанье: ты хороший человек, не смей думать, что ты только ключ от Перехода, не смей думать, что только из-за этого мы говорили с тобой, помогали пережить зиму... не смей.
Не получалось.
С весной Сартен-старший стал слабеть, всё чаще приходил затяжной кашель, было трудно ходить. Райнер по его просьбе отвёл его к освободившейся ото льда реке, - шли долго, мучительно долго, часто останавливались, чтобы старик отдохнул. Потом он рассматривал приуснувшие на ночь ветки, на которых уже вот-вот должны были вспыхнуть листья, и Райнер понимал, - не надо владеть телепатией, чтобы знать его мысли: не последняя ли для него весна? Но всё же - это пришла весна, настоящая, не приснившаяся в долгую зимнюю ночь, и не было ей преград, она наступала на обессилевший Дис, безразличная к тому, что происходит с людьми и с теми, кто когда-то был людьми. Сартен вдыхал её свежий аромат, слушал её ветер, встречал её тепло - и радовался искренне, открыто и честно, как тот, кто заслужил эту радость, пронёс ожидание её сквозь тягучие холода и достиг желанного берега.