Рассыпается Фейерверк

Отчего-то среди береговых бытует мнение, что если кто-то живет в дороге, то он непременно нищ и убог, нуждается в жалости и наставлении. Но первым делом мнимому страдальцу пытаются всучить ворох вещей, пропахших лавандой и нафталином, словно стараясь создать балласт, чтобы путешественника не унесло течением; приковать его к одному месту обилием скарба.

Пианистка, может быть, и легкомысленна, словно весеннее облачко, однако у нее есть гордость. Триединые благочестивые кумушки умело разожгли пламя первого смертного греха. Теперь она надевает свое синее шелковое платье, которое уже слегка тесновато ей в талии, гнев помогает затянуть капризный лиф, едва не вырвав при этом шнурки с мясом. Мальчик растерянно смотрит на мать, в третий раз застегивая не на те пуговицы горячую и паркую от утюга рубашку. Опасливо косится на нарядное соломенное канотье с зеленой лентой, которое Пианистка позаимствовала у Флавио. Они спускаются с “Травиесы”, а повозка уже готова. За годы жизни вместе мы научились понимать многое без помощи слов. Флавио сверкает зубами на козлах, белая кобыла трясет ленточками в гриве, тележка блестит свежим сеном и алой подушкой, сделанной (пока Карлос не видит) из свернутого бархатного занавеса. Но Пианистка еще стоит, теребя мизинец кружевной перчатки. Ее обгоняет Жанна и степенно усаживается в повозку: вся, от крохотной черной шляпки с вуалью и до алых каблучков – воплощение элегантности. Пианистка решается спуститься, тянет за собой сына: с таким авангардом ничего не страшно.

Этот захудалый городишко еще, верно, никогда не видал столь роскошного выезда. Ладно, я преувеличиваю, богачи точно пару раз в сезон выгуливают в здешних живописных местах какой-нибудь Вуазен. Но трещинки на боковинах нашей тележки затмеваются яркими узорами, которыми она украшена по бортам. Рубашка Флавио расстегнута больше, чем это прилично кучеру… да и вообще кому угодно, но кто станет считать крючки, когда чуть выше улыбается лицо порочного ангела?

Их нет до полудня. Карлос давно вернулся и наблюдает, как Вольфганг повторяет свой номер. Трубач дудит ему, лениво прислонившись к двери в камбуз и поглядывая за пыхтящими на плите кастрюлями Жозель. Капитан то и дело нервически постукивает пальцами по борту, бросая взгляды на дорогу. Панетта совмещает приятное с полезным: читает, меняя позы для растяжки. То сидит на шпагате, то закидывает ноги себе на шею. И не отрывается от книги ни на миг. Жозель возвращается в царство мясных ароматов и привносит с собой новые: свежей зелени и влажной земли. Сегодня в салате будут одуванчики. Вдалеке, наконец, показывается темный штришок повозки. Она приближается быстро. Карлос глядит, прищурившись.

В веселой кутерьме (с грозовой ноткой тревоги от укоризненного взгляда капитана) выясняется, что выезд таки произвел в городе фурор, Мальчик чуть не задохся в выходной рубашке, Томас наложил на центральной площади кучу, а дамы сделали покупки: Жанна обзавелась ядовито-оранжевым шелковым шарфиком (по ее словам, “томилась в этом унылом городе одна-единственная яркая вещь, и ту я у них забрала”), а Пианистка купила Мальчику самую дорогую пару ботинок, которая только нашлась в здешних магазинах. Подозреваю, что на этот спектакль ушла половина ее сбережений, однако не мне судить. Мы вообще стараемся не судить друг друга.

Карлос спускается по сходням, словно крадущийся к добыче волк. Флавио попадает под раздачу первым и, как ошпаренный, несется переодеваться к репетиции. Из их с Яреком каюты слышатся крики: итальяшке достается за отлучку еще и от напарника. Находясь на борту, гимнасты тренируются на специальных раскладных конструкциях, вынесенных за борт “Травиесы”. Это – самый крупный из механизмов Карлоса, обычно капитан предпочитает возиться с детальками, различимыми лишь в лупу часовщика. Но теперь парни идут к шатру: он готов и можно прыгать по трапециям под покровом, не устраивая бесплатного представления рыбакам на другом берегу реки.

Жанна реагирует на выговор капитана реверансом, предоставляющим отличный вид на содержимое ее корсажа. Карлос почти не запинается, но этого “почти” Жанне довольно для ехидно-торжествующей улыбки. Пианистка срочно собирает оркестр, Мальчику позволено сбросить с себя омерзительно-выходной костюм. Томаса уводит Мария. На барже остаемся лишь Жозель да я.