Растревоженный эфир

— Чек номер сорок семь. Элис Уэллер. Сто долларов. Полагаю, она тоже без работы?

— Фактически да.

— Фактически, — повторила Китти.

Как же она умеет завести собеседника, подумал Арчер.

— Это большая женщина с дурным вкусом. А я экономлю по пять центов на фунте сливочного масла!

Арчер холодно смотрел на Китти. Ну почему ей совершенно несвойственно милосердие? Время от времени Китти попадала вожжа под хвост, но только когда она злилась. Потом она раскаивалась в том, что в запале выплескивала на Арчера, и просила мужа как можно скорее забыть ее слова.

— Китти, это мои дела. Я не хочу говорить об этом сегодня. Но я тебе все расскажу как-нибудь в другой раз.

Китти продолжала листать чековую книжку.

— Двести долларов сегодня утром. Получены наличными. Деньги при тебе?

— Нет.

— Полагаю, ты одолжил их какому-нибудь безработному?

— Да.

— Полагаю, это тоже твои дела?

— Да, — бесстрастно ответил Арчер. — Мои.

— А когда у нас на счете не останется ни цента, как в тот день, когда мы приехали в Нью-Йорк, это будут твои дела или мои тоже? — спросила Китти.

— Китти, дорогая, — голос Арчера переполняла безмерная усталость, — почему бы нам не лечь спать? У меня был ужасный день, и я просто не могу говорить. Завтра…

— Я хочу знать, что происходит, — отрезала Китти. — Ты швыряешься деньгами, как пьяный матрос. Знаю, я говорила тебе, что ты не обязан мне все рассказывать… но это просто невыносимо. Всякий раз, когда я говорю с тобой или задаю тебе вопрос, ты, я это вижу, пытаешься уйти от разговора… В последний месяц у меня появилось ощущение, что мы вообще не женаты. И не мотай головой. Это правда! — взвизгнула Китти. — Не пытайся отрицать. У нас больше нет семьи. Ты выставил меня из своей жизни. Лучше б я не собиралась рожать! Я не хотела второго ребенка! Хотел ты, не я, и вот что из этого получается…

Арчер поднялся, подошел к кровати. Сел, обнял Китти. Она не плакала. Яростно отпрянула от него.

— Послушай, Китти, я дал двести долларов Манфреду Покорны, пытаясь спасти его жизнь. Слушай внимательно, дорогая. Придя к нему домой сегодня вечером, я нашел его мертвым.

Китти замерла, потом медленно повернулась к Арчеру, ее глаза широко раскрылись.

— Что? — наконец выдохнула она.

— Он покончил с собой. Пока мы обедали. Пока я шел через город к его дому. Я не стал брать такси, потому что выдался очень хороший вечер. — Даже слова причиняли боль.

Китти внезапно обхватила его шею и крепко прижала мужа к себе.

— Извини, — зашептала она. — Дорогой, извини.

Арчер поцеловал ее в щеку.

— Я бы не хотел говорить об этом сегодня. Если ты не возражаешь.

— Разумеется, нет. — Китти начало трясти.

Арчер мягко расцепил ее руки.

— Забирайся под одеяло. Ты замерзла. Попытайся уснуть.

Китти кивнула, в ее глазах застыл испуг. Арчер укрыл ее, подоткнул одеяло по бокам. Она продолжала дрожать. Арчер собрал счета, аннулированные чеки, конверты, надписанные детским почерком Китти, и сложил на ее столике. Потом наклонился, поцеловал жену в лоб.

— Я немного посижу внизу. Не волнуйся.

Китти ничего не ответила.

Арчер погасил свет и вышел из спальни. Медленно спустился по лестнице, направился в кабинет. Как же отличался его дом от квартиры Покорны! Уютный, ухоженный. Английский ситец обивки, сверкающая медь ламп, цветы в вазочках, веселенькие полосатые занавески, полированное дерево. Никакого беспорядка, сразу бросающегося в глаза в квартире композитора. Здесь подобная трагедия была бы просто неуместна.

На столе лежала пластинка с записью концерта для струнного квартета, которую подарил ему Покорны. Вернувшись из банка, Арчер достал ее с полки, собираясь прослушать и таким образом заглушить чувство вины, вызванное тем, что он солгал Покорны, сказав, что концерт ему очень понравился. Но телефон начал звонить до того, как он поставил пластинку на проигрыватель, а потом до нее просто не дошли руки.

Арчер взял пластинку со стола. Единственная запись музыки Покорны, сделанная в этой стране, вспомнил он. Вклад Покорны в американскую культуру. Пластинка называлась «Пригородные мотивы». Наверное, название предложил какой-нибудь головастый сотрудник звукозаписывающей компании. Покорны такого бы не придумал.

Арчер поставил пластинку на проигрыватель, приглушив звук, чтобы не беспокоить Китти. Сел в кресло, приготовившись слушать.

Зазвучала музыка, радостная, ненавязчивая, полная таинственного очарования. Под нее с удовольствием танцевали бы дети, а взрослые улыбались бы, слушая ее. За мелодией не угадывались проблемы, которые оказались неразрешимыми для ее создателя. Чистая, журчащая, элегантная, она действительно олицетворяла обычный вечер в пригороде, на железнодорожной станции, где люди встречаются после трудового дня, целуются, включают фары автомобиля и разъезжаются по своим домам, чтобы пообедать в кругу семьи. В Покорны жил лирик-домовладелец, который любил повозиться в саду, а в половине одиннадцатого шел спать, окруженный выводком детей.