Растревоженный эфир

Программа требовала непрерывного потока сентиментальных соплей и слюней, ибо девушка, говорившая по-английски с сильным акцентом, убегала от соблазнителей, боролась с искушениями, из-за незнания языка попадала в пикантные ситуации, оправдывалась перед полицией, искала и находила работу, да еще болела множеством болезней, которые реального человека превратили бы в инвалида, а то и отправили бы на тот свет. Для Арчера это был адский труд. «Мой естественный стиль, — говорил он Эрресу, — что-то среднее между Маколеем[26] и передовицей «Нью-Йорк таймс». Мои идеи о том, как должны вести себя персонажи, почерпнуты у Джеймса Джойса и Пруста. Я никогда не страдал болезнью Брайта и не пытался соблазнить двадцатилетнюю иммигрантку. Я действительно верю, что невинные всегда страдают, а миром правит зло. Поэтому я не могу сказать, что меня распирает уверенность в собственных силах, когда в понедельник утром я сажусь за пишущую машинку, зная, что до вечера пятницы мне надо закончить сценарии пяти душещипательных эпизодов по пятнадцать минут каждый. Однако сентиментальности во мне не меньше, чем в любом другом сценаристе, работающем по шестимесячному контракту. На следующую неделю у меня наготове прекрасная идея. Маленькая Кэтрин (программа называлась «Юная Кэтрин Джоргенсон, гостья из заграницы») едет в Калифорнию. Там ее застигнет землетрясение, и ее арестуют за грабеж, когда она войдет в горящий дом, чтобы спасти старого калеку, не встающего с инвалидного кресла. Должно хватить на десять передач, с арестом, допросом в полиции, встречей с репортером-циником, который под влиянием девушки пересмотрит свои взгляды на жизнь, и судом».

Арчер мог шутить об этом с Эрресом, но, оставаясь один на один с пишущей машинкой, частенько впадал в тоску. Иной раз он как бешеный барабанил по клавишам, а потом мог долгие дни тупо смотреть в противоположную стену, не в силах выдавить из себя ни единой мысли. Арчер налегал на спиртное, кричал на Китти и Джейн, у него разболелся живот, спал он плохо и, просыпаясь утром, не чувствовал себя отдохнувшим. Он пошел к врачу, тот прописал ему таблетки от язвы, но сказал, что едва ли они помогут, и посоветовал взять отпуск. Параллельно Арчер писал новую пьесу, но и с ней ничего не выходило.

Когда же началась война, Эррес заглянул к нему, чтобы сообщить, что его посылают на военную базу в Техасе. Нэнси с младенцем-сыном вскоре уехала к нему. Дела с Кэтрин Джоргенсон, гостьей из заграницы, шли все хуже, поскольку нерадостные вести с полей сражений действовали на Арчера угнетающе. В 1943 году Арчер отправился на призывной пункт. Среди молодежи он выглядел патриархом. Арчера не удивил отказ армии принять его в свои объятия, но уходил он с тяжестью на душе, чувствуя, что ни на что не годится. Арчер буквально заставлял себя сесть за пишущую машинку, а однажды, просидев два часа и не напечатав ни буквы, он расплакался. Сидел в маленькой комнатке, не в силах остановить катившиеся по щекам слезы, и боялся, что Китти зайдет и застанет его в таком непотребном виде. Он уже подумал о том, чтобы пойти к психоаналитику, но и это пугало его. И что скажет ему психоаналитик? Найдите работу, в большей степени соответствующую вашему характеру, принимайте на ночь секонал, скажите мне, испытывали вы ненависть к отцу… Впрочем, денег на психоаналитика у него не было.

А вскоре пришло письмо из Техаса от Вика.