Расцвет и упадок государства

К этому времени сам характер войн, которые раньше велись по личным причинам, стал меняться, и война все больше и больше становилась делом безличного государства. Английская королева Елизавета I нередко заключала коммерческие соглашения с целью ограбления заморских испанских владений со своими подданными, самыми видными из которых были Френсис Дрейк и Уолтер Рейли[378]. Спустя 100 лет после ее смерти о таких соглашениях не могло быть и речи, а уже в первой половине XVIII в. окрепло убеждение, что в той степени, в которой монарх развязывает войну ради собственного обогащения, он мало отличается от преступника[379]. Укрепляющаяся монополия государства на ведение войны проявляла себя и в заморских владениях. На протяжении всего XVII в. неоднократно случалось так, что две страны воевали друг с другом в Европе, но не в колониях, и наоборот. Так, например, между Испанией и Нидерландами было заключено перемирие на 12 лет, с 1609 по 1621 г., которое действовало только в пределах Европы. После 1714 г. такая ситуация больше не имела места. Различные Вест-и Ост-Индские компании все в большей степени рассматривались лишь как продолжение правительственного аппарата тех стран, где они находились, и это все более и более соответствовало действительности.

Еще одной сферой, в которой нашел отражение сдвиг от личной войны, ведущейся правителем, к безличной войне, ведущейся от имени государства, стало изменение отношения к военнопленным. Раньше они рассматривались как частная собственность того, кто взял их в плен, и чтобы освободиться из плена, они должны были заплатить за себя выкуп. Пока это не было сделано, новые хозяева пленных могли их обменивать, продавать или каким-либо другим способом зарабатывать на них, поэтому часто возникали споры по поводу того, кто кого взял в плен. Однако всему этому был положен конец после того, как была создана постоянная армия, а военная мощь сосредоточилась в руках правителя. После войны за испанское наследство пленные были изъяты из рук частных лиц. О сумме выкупа теперь договаривались не пленные и те, кто их захватил, а воюющее государство со своим противником на основании принятого прейскуранта: столько-то за рядового, за капитана и т. д. вплоть до maréchal de France[380][381]. После Семилетней войны уплата выкупов тоже была отменена. Из товара на продажу пленные превратились в гостей государства-противника, но кроме офицеров, которые сами могли позаботиться о собственном обустройстве (захваченных членов командования противной стороны освобождали в обмен на их обещание не принимать участия в военных действиях), мало кто чувствовал себя уютно на новом месте.

Превращение личных войн в безличные привело также к появлению новой правовой категории — раненых. Конечно, война и раньше приводила к увечьям, но прежде раненые не имели никаких особых прав; они просто покидали поле боя, довольные тем, что остались живы. Еще во времена Гуго Гроция, т. е. в первые десятилетия XVII в. вопрос о даровании пощады побежденному предоставлялся на полное усмотрение победителя. Однако эволюция в направлении регулярной армии, происходившая в конце XVII в., привела к появлению идеи о том, что воины с обеих сторон являются не преступниками, преследующими какие-то низкие цели, а просто людьми, выполняющими свой долг перед своим сувереном или государством. И если такие люди оказались выведены из строя, то нет никакого смысла в том, чтобы наказывать их дополнительно — и действительно, в XVIII в. специалисты по международному праву сочли эту мысль нелепой. Поэтому стало относительно легко достичь соглашений — сначала двусторонних, а затем и многосторонних — предусматривавших неприкосновенность раненых во время последующих военных действий при условии, что они прекратили сражаться, а также медицинскую помощь и даже предоставление специальных убежищ, где они не могли быть подвергнуты нападению, иначе говоря, им предоставлялась наилучшая при имевшихся обстоятельствах защита[382].

С 1660 г. отношение к военнослужащим как слугам государства также начало сказываться на том, как чтилась память о войне и как она увековечивалась в памятниках[383]. Со времен египетских фараонов до эпохи Контрреформации злорадное торжество представляло собой одну из наград за победу. Так, например, уже известный нам Тиглатпаласар III хвастался, что сажал своих врагов на кол и отрубал им руки[384]. Скульпторы того времени часто изображали огромное количество сраженных врагов или издевательства над пленными. Тот же Тиглатпаласар III, его предки и потомки заказывали рельефы с изображением захвата ими городов по всему Ближнему Востоку, и эти произведения украшали дворцы Ниневии и других городов. Такие обычаи существовали не только на «варварском» Востоке. На рельефе колонны Траяна, одного из самых гуманных римских императоров, которая находится на форуме, носящем его имя, при желании можно разглядеть, как обезглавливают пленных из Дакии.