Расцвет и упадок цивилизации (сборник)

Конечно, все эти фальсификации не идут ни в какое сравнение с фальсификацией А. Н. Толстого, и тогда становится ясен гнев Сталина (по словам Черкасова в его воспоминаниях, Сталин считал главным недостатком Грозного то, что он был, по Эйзенштейну, слишком «мягок» с боярами). Эйзенштейн попытался приспособиться и в умеренной степени исказить историю, но Сталину требовалась фальсификация в духе А. Н. Толстого, а ЦК нашей партии, «ум, честь и совесть народа» поступило по-холопски.

Но если отвлечься от истории, то сам фильм выполнен прекрасно, особенно «пещное действо» и сцена отпевания казненных Колачаевых. Отрадно и то, что под шумок выпустили на экран «отреченный» фильм, тем самым «ревизовав» одно из глупейших постановлений ЦК.

Ульяновск, 2 октября 1958 года

О тирании и измене

В «Литературной газете» № 6 от 7 февраля 1968 года появилась заметка профессора Московского государственного университета Г. А. Новицкого «Вопреки исторической правде» (стр. 6):

«Знакомясь с новыми номерами журналов, я, как ученый, занимающийся историей России XVI века, не мог не обратить внимание на стихотворение Олега Чухонцева в „Юности“ (№ 1). Оно называется „Повествование о Курбском“. В этом произведении молодой поэт попытался показать внутренний мир Курбского, его настроение в связи с бегством из России и переходом на сторону Сигизмунда II Августа – противника Ивана IV в борьбе с Россией за выход к Балтийскому морю. Помыслы Курбского, когда он писал свое известное обличительное письмо Ивану IV в стихотворении раскрываются так:

Чем же, как не изменой воздать за тиранство,
Если тот, кто тебя на измену обрек,
Государевым гневом казнил государство,
Сам отступник, добро возводящий в порок!

Категоричность такого тезиса, хотя бы и исходящего из уст изменника-полководца, по меньшей мере удивляет.

Князь Андрей Михайлович Курбский – достаточно сложная и противоречивая историческая фигура, чтобы о его облике и действиях можно было судить односторонне, между тем О. Чухонцев именно так, односторонне трактует образ Курбского, явно его идеализируя. Да, Курбский известен как автор посланий Ивану Грозному и большого политического памфлета, в которых обличались жестокие формы борьбы царя с противниками централизации государства. Эти произведения оставили заметный след в истории русской политической мысли и русской публицистики. Но в своей борьбе с Грозным Курбский не ограничивался политическими посланиями. Выразитель интересов крупной феодальной аристократии, он вступил на путь вооруженной борьбы против своей родины. Уже вскоре после побега он во главе больших польско-литовских отрядов участвовал в нашествии на русские земли. В 1579 году он принял активное участие в походе Стефана Батория на Полоцк. Этот поход представлял большую опасность для России.

Борьба Курбского с Иваном Грозным, объяснимая конкретно-историческими обстоятельствами того времени, не может быть оправдана таким образом, как это делает Олег Чухонцев. Бегство Курбского не было простым отъездом вельможного феодала из-под власти одного государя под власть другого, что часто имело место в эпоху феодальной раздробленности. Надо заметить, что несмотря на все ужасы опричнины, таких „бегунов“ все же было очень мало; князь Курбский был самым крупным из них и самым опасным по своим враждебным действиям против России. Все сказанное дает право мне, историку, упрекнуть молодого поэта в легковесном обращении с историей и искренне пожелать ему более углубленно изучать историческую эпоху в связи с теми сюжетами, которые привлекают его творческий интерес, и, так сказать, окрыляют его поэтическую фантазию. Хочу, кстати, заметить, что в последнее время мне приходилось читать и некоторые другие поэтические произведения, авторы которых чрезвычайно вольно и поверхностно обращаются с историческими фактами, вырывая их из конкретных социально-политических обстоятельств. Жаль, что иные литераторы не стремятся постичь историческую правду во всей ее конкретной сложности, а ведь именно это и отличает подлинно зрелые художественные произведения».