Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Дизраэли не верил, что будущее за Гладстоном. В сущности, они оба совершенно не верили друг в друга. Возможно, отчасти их соперничество объяснялось тем, что оба лидера были членами палаты общин, но, кроме того, было очевидно, что между ними существуют глубокие различия. Гладстон был человеком убеждений и принципов — Дизраэли превыше всего ставил удобство и практичность. Во всяком случае, так это выглядело со стороны для их современников, но с исторической точки зрения мы, пожалуй, будем несправедливы к обоим, если согласимся с этим расхожим мнением. За легкомыслием Дизраэли стояла глубокая преданность иудейской вере или как минимум уверенность в том, что он принадлежит к избранному народу. Он оценивал себя так же высоко, как любой английский аристократ, и вел себя соответственно. Он не пытался подражать манерам аристократии: у него был собственный неповторимый стиль. Гладстон тоже иногда выбирал прагматичные и оппортунистические политические решения, хотя изо всех сил старался это скрыть. Можно сказать, в политике он одним глазом смотрел на Бога, а другим подмечал открывающиеся возможности. Став премьер-министром, Дизраэли сказал, что взобрался на вершину смазанного жиром столба. Гладстон видел это иначе: «Я поднимаюсь по крутой тропе, и груз на моих плечах становится все тяжелее. Всевышний поддерживает и щадит меня для какой-то известной только Ему цели, хотя я знаю, насколько этого недостоин. Да восславится имя Его!»

Гладстон одержал на удивление легкую победу. В Англии голоса распределились примерно поровну, но Шотландия и Ирландия не оставили никаких сомнений в конечном результате. Дизраэли мог с честью отказаться от дальнейшей политической карьеры, однако он вовсе не собирался уходить со сцены. Смерть лорда Дерби осенью 1869 года, казалось, только укрепила его решимость оставаться на государственном поприще. В политических кругах ходила загадка: «Чем Гладстон похож на телескоп? — Дизраэли открывает и закрывает его, когда захочет, и видит его насквозь».

После триумфа Дизраэли с реформой Либеральная партия пребывала в полном замешательстве, и сам Гладстон был ошарашен таким поворотом событий. Вскоре он нашел еще одно дело, способное сплотить его партию. Ирландия оставалась источником постоянного недовольства и насилия. Если он действительно собирался исполнить свою миссию и умиротворить эту страну, ему вместе с новым правительством нужно было действовать медленно и осторожно. Он решил начать с религиозного вопроса. «Настало время, — сказал Гладстон, — когда союз англиканской церкви Ирландии с государством должен прекратить свое существование». По сравнению с Римско-католической церковью, крепко державшей верующих в руках, ирландская англиканская церковь действительно выглядела довольно бледно. Она собирала десятину, но мало что давала взамен. Под ее эгидой проходили все необходимые религиозные службы и обряды, но у нее почти не было власти.

Везде, кроме Ирландии, британцы действовали намного более уверенно. К примеру, в 1868 году британские войска под командованием сэра Роберта Нейпира успешно вторглись в Эфиопию и спасли несколько британских заложников. Это было не только дело чести, но и проявление имперского инстинкта. Именно в это время общее безразличие публики к делам империи постепенно сменилось интересом и воодушевлением. Открытие телеграфного сообщения с Австралией породило новое чувство общности. Стало ясно, что и другие страны также стремятся создать собственные империи — главным инициатором здесь была, разумеется, Германия. Италия, Германия и Соединенные Штаты добились национального единства. Почему бы и Британии не образовать подобный союз со своей империей? Расширение избирательного права в 1867 году привело к появлению массы городских избирателей, среди которых было немало зарождающихся империалистов. Один член палаты общин жалел, что новое правительство не осознает «живого интереса общественности, и особенно рабочего класса, к отношениям метрополии с ее колониями». Другой парламентарий выражал сожаление по поводу того, что «правительство равнодушно к желаниям и чаяниям колонистов, а палата общин не уделяет внимания их нуждам и требованиям».