Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Он не выиграл выборы в июле 1892 года, но и не проиграл: ему удалось получить максимальное количество мест, но он не имел большинства без поддержки ирландских националистов. Солсбери отказался уйти в отставку и удобно устроился в палате общин в ожидании момента, когда парламент изгонит его вотумом недоверия. В середине августа он наконец смог получить свободу, а Гладстон вернулся с правительством меньшинства, которое сам считал «слишком мелким». Виктория в любом случае пришла в ужас от этого результата. Она заявила, что новое правительство состоит из «алчных городских застройщиков, которые в душе все как один республиканцы». Она не сразу сумела заставить себя послать «за этим ужасным стариком, к которому не могла питать ни уважения, ни доверия». Конечно, в конце концов ей пришлось смириться с ситуацией и соблюсти конституционные нормы, но он ей не нравился. Она считала их с Гладстоном отношения неискренними, а его самого — притворщиком.

Внутренняя стойкость и сила воли в сочетании с недавно одержанной победой, казалось, немного оживили Гладстона. Журналист Генри Люси заметил: «Время идет, но он как будто не стареет, а молодеет. Его голос стал глубже и сильнее, разум — живее и изобретательнее». Фактически Гладстон руководил правительством, опиравшимся на ирландских националистов, то есть занимал крайне шаткое положение. Однако это позднее цветение не могло продолжаться долго. Он стал более вспыльчивым и не раз грозил уйти в отставку. Лорд Актон писал, что он «необуздан, несдержан, небрежен, склонен излишне усложнять дело и поддаваться приступам негодования».

Одним из самых важных результатов выборов 1892 года стало появление в парламенте Кейра Харди, представлявшего округ Вест-Хэм-Саут. Он выдвигался как независимый депутат, но вскоре принял участие в создании независимой Лейбористской партии, стоявшей отдельно от либералов и консерваторов. Он уже произвел небольшую сенсацию в Вестминстере, явившись на заседание в матерчатой кепке и твидовом пиджаке, что сразу позволило понять, каковы его призвание и устремления. Торжественная конференция в честь основания независимой Лейбористской партии состоялась 14 января 1893 года. Партия планировала сформировать партийное большинство, чтобы отстаивать проведение необходимой трудовой реформы, а значит, была настроена на сотрудничество скорее с профсоюзами, чем с бесчисленными социалистическими партиями, успевшими превратиться в балаганы пустословия.

Гладстон до сих пор не расстался с идеей самоуправления Ирландии. Он дал согласие на продвижение Ньюкаслской программы, хотя она не нашла особого отклика в его сердце. Чемберлен требовал от него подробностей грядущего билля: «Как долго вы собираетесь позволять ирландской партии швырять камни в пруд британского законодательства?» В феврале 1893 года Гладстон представил свой второй Билль о самоуправлении Ирландии. Их с Чемберленом противостояние выглядело как аллегория старости и молодости (относительной молодости). Чемберлен заявил: «Я говорю, что никогда в истории мира столь крупный риск не встречали с такой беззаботностью и таким безразличием к его вероятным последствиям». Во втором чтении Гладстон получил благоприятный результат, с помощью ирландских националистов добившись перевеса в 43 голоса. Члены Лондонской фондовой биржи вышли стройными рядами и сожгли билль на площади перед ратушей. Слушания продвигались, но медленно и трудно, под градом взаимных упреков. В палате общин однажды даже разгорелась кулачная драка, к вящему ужасу публики на галерее. Срок обсуждения билля уже истекал, но палата лордов отклонила его с перевесом в десять голосов против одного. Никакого общественного протеста не последовало. Безразличие англичан окончательно похоронило билль и все связанные с ним терзания. Некоторые слышали, как Гладстон пробормотал: «Я больше ничего не могу сделать для Ирландии». Судя по всему, он ничего и ни для кого больше не мог сделать, и вокруг все настойчивее шептались, что ему пора уходить.

Занавес для него упал, когда в начале марта 1894 года он вручил королеве свое прошение об отставке. Она приняла его в хорошем расположении духа и, казалось, ничуть не огорчилась такому повороту событий. «Мистер Гладстон ушел, — со смехом сказала она архиепископу Кентерберийскому. — Исчез в одно мгновение». Равнодушие королевы, которая не попыталась выразить хотя бы формальное сожаление или поздравить его, глубоко расстроило Гладстона. Он прошел долгий и трудный путь, но так и остался для нее всего лишь рабочей лошадкой. На очередном заседании кабинета министров он сообщил коллегам о своем решении. Они заметно пали духом, а некоторые даже прослезились, но их уныние не тронуло его. Лишившись своего бессменного капитана, корабль некоторое время плыл по течению: в партии не нашлось никого, способного взять руководство на себя.