Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Можно предположить, что Оскар Уайльд тоже был в списке авторов Yellow Book, но на самом деле он никогда не участвовал в этом предприятии и даже заявлял, что презирает его. Тем не менее Уайльд оставался и продолжает оставаться знаковой фигурой последних лет XIX века просто потому, что он переворачивал все его ценности с ног на голову. В глазах поздневикторианской культуры с ее засильем джингоизма, культом Джона Булля, склонностью воспринимать себя чересчур серьезно и черно-белой пуританской моралью он был во всех смыслах Иным. Его влекли красота и искусство, а не истина и реальность — последние он считал не стоящей внимания и даже пагубной фикцией.

Здесь мы легко могли бы расширить список бинарных оппозиций: Уайльд предпочитал свой пол противоположному и своим гомосексуальным образом жизни бросал вызов представлениям среднего класса о семейном укладе. Лежащее на поверхности интересовало его больше скрывавшегося в глубине, тело — больше, чем душа, эстетика — больше, чем этика. Он крайне серьезно относился ко всему, что викторианцы считали пустячным, и наоборот. Не менее провокационной была его страсть к двусмысленности, неопределенности и непоследовательности. Вместо того чтобы извлечь на поверхность и представить миру единое, монолитное «я», в своей жизни и произведениях он без особых усилий изобретал, примерял и отбрасывал все новые и новые образы. Он называл неискренность «средством многократного умножения личности». Его живой гений от природы тяготел к драмам и диалогам, парадоксам и притчам, разнообразным жанрам и формам, в которых он мог продемонстрировать стороны своей личности и вместо одной точки зрения показать читателю диспут между разными доктринами. Неудивительно, что многие исследователи изображают Уайльда как убежденного ницшеанца, ведущего яростную войну против викторианской морали и активно способствующего переоценке христианских ценностей среднего класса в конце XIX века.

Уайльд так хорошо знал свое время, что мог без труда принимать любое свойственное ему обличье и изображать все его характерные черты. Он обожал экспериментировать с новыми литературными формами и изучать их возможности. Он вернул на английскую сцену уморительно смешную провокационную комедию, изгнанную оттуда много лет назад. Он изобрел стихотворение в прозе на английском языке и был первопроходцем символической драмы. Он также был одним из первых авторов, написавших «французский» роман, — «Портрет Дориана Грея», хотя и создан на английском языке, по форме и содержанию может считаться скорее французским. Роман нещадно высмеивал нравы английского среднего класса. Журнальная версия 1890 года вызвала бурю возмущенных отзывов, в первую очередь из-за гомоэротического подтекста, который был бы еще более явным, если бы издатель не убрал из рукописи Уайльда самые радикальные и откровенные абзацы. Протесты публики, впрочем, не помешали Уайльду в следующем году опубликовать роман в книжном формате, добавив к нему новые главы, в которых он называет Англию родиной лицемеров, а англичан — народом, который «уравновешивает глупость богатством, а порок — лицемерием».

В 1891 году Уайльд также написал для Fortnightly Review политическое эссе «Душа человека при социализме», в котором подверг критике «глупость, лицемерие и филистерство», пронизывающие английскую культуру. Уайльд гневно выступал против английского общественного мнения, которое, по его словам, обрело с помощью прессы деспотическую власть над искусством, политикой и частной жизнью людей.

«Душа человека…» раскрывает Уайльда как сторонника анархического социализма. Его нападки на лицемерие прямо связаны с историей Парнелла и теми журналистами и парламентариями, из-за которых он был вынужден оставить политику после того, как в конце 1890 года обществу стало известно о его отношениях с замужней дамой Китти О’Ши. Критика Уайльда свидетельствует о безоговорочном принятии ирландского самоуправления и собственного ирландского происхождения, которое признавали все, кто хорошо его знал, от англичанина Альфреда Дугласа до его соотечественников Шоу и Йейтса. Ирландское происхождение позволяло Уайльду понимать и высмеивать англичан поздневикторианского периода, потому что он был для них одновременно своим и чужим — говорил на их языке, но не разделял ценностей и взглядов, пропагандируемых этим языком и неразрывно связанных с ним.