Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Дурные новости из Ледисмита и дальнейшие военные неудачи потрясли нацию, как никогда раньше. Виктория объявила: «Нас не интересуют перспективы поражения», но даже ее уверенность со временем ослабла. «Сегодня никаких новостей, — написала она в дневнике. — Только списки потерь». Общественность реагировала более резко. Что-то пошло ужасающе не так. Премьер-министр Солсбери держался умеренно бодро и даже несколько индифферентно, понимая, что «Милнер и его сторонники-джингоисты» переиграли его с самого начала. И все же он хорошо понимал смысл происходящего. Каждое новое поражение бросало тень на имперское превосходство страны, за которое он держался крепче всех остальных премьер-министров последнего времени.

Что касается публики, она переживала внезапное и бурное пробуждение. Редактор The Times позднее заметил: «Наша национальная жизнь и образ мыслей с тех пор не были прежними». Флер британского всемогущества развеялся, обнажив многочисленные промахи и просчеты. Весь остальной мир воочию увидел британцев такими, какими втайне считал их всегда: напыщенными, лицемерными и глубоко некомпетентными. Комментатор Карл Пирсон отмечал: «Дух каждого человека, не важно, к какой политической партии он принадлежал и каких взглядов придерживался, пришел в глубокий упадок, подобного которому, вероятно, еще не знал никто из наших современников и соотечественников». Дипломат Сесил Спринг-Райс заметил в декабре 1899 года: «Мы остаемся один на один с живым растущим страхом, который смотрит нам прямо в лицо».

Слова «блистательная изоляция» мгновенно разлетелись в обществе, но довольно скоро эта фраза утратила популярность. За ней скрывалось скорее отсутствие политики, чем какое-то положительное качество. Выступая с речью перед избирателями Бирмингема весной 1898 года, Чемберлен сказал:

Прежде всего я хочу донести до вас — и в этом заключается вся суть сложившейся ситуации, — что со времен Крымской войны, окончившейся почти пятьдесят лет назад, наша страна придерживалась политики строгой изоляции. У нас не было союзников. Боюсь, у нас также не было друзей… Все могущественные государства Европы заключают между собой союзы, но пока мы остаемся вне этих союзов, пока все завидуют нам и подозревают нас, пока у нас есть интересы, так или иначе противоречащие чужим интересам, — мы можем в любой момент столкнуться с союзом нескольких великих держав… И мы будем стоять против них в одиночестве.

Это была одна из самых важных речей о внешней политике, произнесенных английским государственным деятелем. Чемберлен говорил правду в том виде, как она была известна ему самому. Не требовалось быть всеведущим наблюдателем, чтобы понять: в глазах всего остального мира Англия находилась в крайне уязвимом положении. Ее изоляция и слабость ее сравнительно небольшой армии были хорошо известны. О разногласиях ее политиков, неуправляемости выходящих на улицы масс, неудачах ее флота в деле защиты Британской империи знал и говорил весь мир. Германия стала зрелым европейским государством, Россия прокладывала путь в Китай и Индию. Когда между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами вновь возникли трения, один чиновник из Претории заметил: «Падение Англии станет достойным венцом конца XIX столетия».

В конце января 1900 года обе палаты парламента собрались на заседание, ставшее последним в правление королевы Виктории, которая провела на троне 66 лет. В этой парламентской сессии Чемберлена, в то время секретаря по делам колоний, подвергли разгромной критике за неудачи Англо-бурской войны. Слушая выступающих, он запрокинул голову и прикрыл глаза, — по отзывам очевидцев, он выглядел как солдат под обстрелом.