Растворяясь в ярком свете

Мы с Беном переглядываемся. Похоже, пунцовый румянец поселился на моих щеках навсегда. Бен же воспринимает его как разрешение снова чмокнуть меня в губы – быстро, но сладко и с обожанием.

– Фу, ребята, постыдились бы! – добавляет Люси с широкой улыбкой.

* * *

В последующие несколько дней развитие наших с Беном отношений придает всему происходящему новую глубину. Мы по-прежнему плаваем на байдарке, но теперь его рука непременно касается моего тела, когда мы садимся в нее или, наоборот, выбираемся на берег. А когда мы все собираемся у костра, я лежу рядом с Беном, ощущая у себя на шее его негромкий смех. Время от времени он достает телефон, чтобы что-то заснять, но теперь чаще всего объектом его внимания становлюсь я.

Я беру выходной, и мы проводим его вместе, исследуя тропу, проход по которой воспрещен. Бен клянется, что ничего нам за это не будет, и так оно и есть, а в конце пути нас поджидает маленький тайный пляж. Надев снаряжение для подводного плавания и взявшись за руки, мы ныряем в воду и скользим под поверхностью к пещере. Наши тела практически невесомы, будто мы в открытом космосе, вода чистая и голубая, мимо проносятся рыбки, словно играют с нами в прятки.

Выйдя на берег, мы понимаем, что забыли полотенца. Я ложусь на теплый песок, а Бен склоняется надо мной, удерживая вес тела на локтях, и поцелуями выпивает соленые капли с моего живота, рук и шеи. Так мы наслаждаемся друг другом до самого вечера.

Наши отношения с Беном способствуют более тесной дружбе с Люси и Кертисом. По окончании очередного безумного выходного мы вчетвером задерживаемся на пляже после закрытия пункта проката. Врубаем музыку, танцуем и прыгаем на песке, и Бен снимает нас на камеру, потому что все вокруг такое сказочное, грех упускать момент: освещение изумительное, и мы выглядим как лучшие версии самих себя. Не переставая снимать, Бен привлекает меня к себе и целует на фоне розовеющего зефирного небосвода, и я гадаю, может ли что-нибудь быть лучше этого.

Оглядываясь на эти мгновения лета, мне кажется, я всегда буду вспоминать их как нечто суперъяркое, как пересвеченная фотопленка с таким буйством красок, что все они сливаются в единое яркое пятно.

Растворяются в ярком свете.

Глава 21

Ранее

– Черные лучше сочетаются с мантией, а телесные – с платьем, так что можешь выбирать любые…

Шел пятнадцатый день заключительного трехнедельного периода ожидания, по истечении которого мы с Брук наконец получим свои результаты. Кровь у нас уже взяли, и прямо сейчас где-то в лаборатории ее тестируют на болезнь Гентингтона.

Мы с мамой выбираем туфли.

– Черные хотя бы на плоской подошве, – резонно замечаю я. – Не нужно будет переживать, что споткнусь, когда пойду по сцене.

Мы только что забрали мантию и шапочку и теперь едем на маникюр – последний пункт в нашем списке дел перед завтрашним выпускным.

– Погоди-ка! – Мама смотрит на дорогу. Она всегда очень нервничает при виде скоростного шоссе. Главным образом потому, что обычно слишком долго ждет, прежде чем въехать на него, а потом с трудом вливается в поток машин. И сегодня не исключение. Два автомобиля сигналят в ответ на ее сложные змееобразные маневры. – Ах ты, сын пчелы!

Наконец, прочно утвердившись на шоссе, мама снова поворачивается ко мне.

– Нина ведь отдала тебе свой лишний билет, правда? Для Уилла?

Я киваю, стараясь избавиться от странной горечи, какую не чувствовала уже долгие годы. Вот и еще одну веху папа пропустит. После стольких лет безразличия, в течение которых я вообще о нем не вспоминала, от него вдруг приходит письмо, вскрывая новую рану – нет, не новую, а старую, хотя я думала, что она давно зарубцевалась.

– Кажется, я снова начинаю его ненавидеть, – признаюсь я, прижимаясь головой к окну машины. – Только еще хуже. Сильнее прежнего.

Мама чуть слышно вздыхает.

– Понимаю, милая, отлично понимаю. Но в том нет его вины.

– Правда? – тут же ощетиниваюсь я.

– С генетической точки зрения, да, он виноват. Как и во всем, что случилось прежде. В том, например, что совсем не знает своей блестящей, восхитительной прекрасной дочери.

– С этим трудно поспорить, – бормочу я в ответ. Кого же еще в этом винить?

– Если ты хочешь ненавидеть его за это, то в этом ты права. – Она на секунду умолкает, сверкая глазами в мою сторону. – Но над геном, отвечающим за болезнь Гентингтона, у него контроля нет. – Ее голос срывается, и она отворачивается. – Как не будет и у тебя, когда получишь результаты.

Вдруг мой желудок взрывается болью, и я складываюсь пополам.

Мама бросает на меня встревоженный взгляд.

– Милая, что с тобой?

– Не очень хорошо себя чувствую, – поспешно отвечаю я, с такой силой сжимая дверную ручку, будто от этого зависит моя жизнь. Мама опускает стекло, чтобы я могла подышать воздухом, но, похоже, мы мчимся по шоссе со скоростью ракеты, оставляя позади деревья и другие машины.