Расул Гамзатов

Патимат Гамзатова, муза и ангел-хранитель поэта, была надёжной опорой своего знаменитого супруга. Все в доме и друзья семьи хорошо знали, как много она значила для Расула Гамзатова. Большой дом, где бывает много гостей, сам по себе — тяжёлый труд. Не говоря уже о дочерях и внучках, которые к тому времени народились. Люди, близко знавшие Патимат, восхищались её терпением, интеллигентностью, мягкостью обращения и твёрдостью характера. Но в нужный момент она становилась тверда и непреклонна, особенно когда дело касалось знакомых Расула Гамзатова, полагавших, что нужно непременно поднять с ним рюмку-другую. Такого уважения к поэту она не признавала. Спиртное безжалостно изымалось, и миновать этот всё видящий и всё знающий «детектор» мало кому удавалось. Расул Гамзатов написал по этому поводу:

Не боюсь я ЦРУ,
страшусь я ПРУ!
Патимат, твоя разведка
Ошибается так редко!

ПРУ он объяснял так: «Патимат — разведывательное управление» и часто признавался, что главный осведомитель — он сам, не державший от жены секретов.

«Она внимала ему кротко, — писал Валентин Осипов. — Но мне приходилось быть свидетелем, когда этот кроткий взгляд — правда, упрямо долгопротяженный — укрощал самые взрывные порывы супруга.

Или такой знак внимания жене — самоироничный, но характерный. О нём я узнал, когда сама Патимат прочитала вслух:

Рождённое в бессоннице ночей,
Творение моё нерукотворное
Прими скорее, свет моих очей,
Когда тебе прописано... снотворное».

Это был автограф на книге, подаренной Гамзатовым своей жене.

Быть женой поэта — доля нелёгкая, тем более поэта большого, талантливого, неуёмного. Достоинств у Патимат было много, но главной её заслугой, её человеческим подвигом останется то, как она берегла и вдохновляла Расула Гамзатова.

Многие полагали, что без умной и преданной жены Расул Гамзатов никогда бы не стал тем, кем он стал. Но каких усилий ей это стоило, не знал никто.

«Вся домашняя работа лежит на мне, — соглашалась Патимат, беседуя с Фатиной Убайдатовой. — Конечно же, мне помогают, но основной груз несу я. Я с ним советуюсь, но и речи быть не может, чтобы возлагать на Расула какие-то заботы. Он должен творить, а не тратить время впустую».

А на вопрос, трудно ли быть женой поэта Расула Гамзатова, отвечала:

«Обязанности жены в любой семье очень тяжёлые. Даже при самом хорошем муже, а тем более, если ты живёшь с такой неординарной личностью. С самого начала нашей совместной жизни я поняла, что от такого одарённого, творческого человека нельзя требовать, чтобы он починил утюг, прибил гвоздь, помог принести сумки с базара. Гамзатов совсем не приспособлен к жизни. Он теряется, когда ему приходится сталкиваться с элементарными житейскими проблемами. Поэтому все вопросы, не связанные с творчеством, я беру на себя».

И добавляла: «Он очень рассеянный человек. У него была привычка делать записи на листах. Естественно, он их терял, и ему приходилось начинать всё заново. Мне пришлось долго его уверять писать в тетрадях. Сейчас, слава Богу, он аккуратно заносит туда свои мысли и ничего не теряет».

С годами становилось труднее со всем управляться. А тут ещё болезни, подтачивавшие здоровье Расула Гамзатова. Врачи, предписания, лекарства, режим — контролировать всё было трудно, особенно когда поэт увлекался работой и забывал обо всём остальном.

Когда ты уходишь — так худо
Становится мне в тот же час!
А сердце — как перстень, откуда
Вдруг выпал бесценный алмаз.
Когда ты уходишь — простые
Дела усложняются вдруг.
Глаза мои — гнёзда пустые,
Что птицы оставили вдруг[191].

А к ним по-прежнему шли люди, надеявшиеся на помощь, когда от государства получить её было почти невозможно. Общество явно разделилось на богатых и бедных, и тем и другим всегда чего-то не хватало, в результате росла преступность, а о справедливости уже никто и не помышлял.

«Люди доведены до отчаяния, — печалилась Патимат. — Раньше к нам обращались с просьбами дать денег для того, чтобы женить сына, или на покупку машины, или на строительство дома. Сейчас тоже приходят, но просят, знаете, на что? На лекарство и на хлеб. У них не осталось других желаний». А Гамзатов добавлял: «Когда ко мне стучатся старые горцы, у которых считалось высшим позором что-то просить, и просят денег на хлеб, мне становится до слёз обидно».