Расул Гамзатов

Не лучше обстояли дела и в музее, которым по-прежнему руководила Патимат Гамзатова. Зарплаты были столь мизерными, что директору было стыдно перед своими сотрудниками. Денег не хватало на самое необходимое — на реставрацию, на затраты по обеспечению хранения коллекции, на организацию выставок, не говоря уже о закупках новых экспонатов. Расул Гамзатов помогал музею, чем мог, но и он был уже не столь всемогущ, как прежде.

Телевизор показывал такое, что не хотелось смотреть, газеты лучше было и вовсе не читать, хотя бы из гигиенических соображений, телефон звонил всё реже, и новости были невесёлые. Но дом поэта оставался его поэтической крепостью, в котором царствовала его муза — Патимат. И она по-прежнему вдохновляла творца на замечательные произведения. В одной из посвящённых ей элегий Гамзатов писал:

Люблю я ночи чёрные, как порох,
Люблю гнездовье отчее — Цада.
Люблю всех женщин я, среди которых
Не знала ты соперниц никогда[192]

.

Казалось, эта твердыня нерушима. Беда пришла нежданно. Патимат уже несколько лет серьёзно болела, но держалась, а потом произошло резкое ухудшение.

«Мама очень больна, — писала Салихат Гамзатова. — У неё онкология и ей совсем немного остаётся жить. Папа с ней в Москве уже несколько месяцев. Мы приходим в больницу, и она просит папу уехать в Махачкалу. Папа говорит, что останется, что он не может оставить её. Моя мама была очень мужественная женщина и всегда заботилась о папе, как о ребёнке. Она смотрит на папу и говорит: “Расул, что ты можешь сделать? Чем ты можешь помочь? Ты будешь сидеть в московской квартире. И ты даже не сможешь выйти на улицу подышать”. И у папы катятся слёзы. Квартира моих родителей была на седьмом этаже на Тверской улице, и, естественно, папе с его болезнью Паркинсона трудно было бы ходить по Тверской. Мама обещала приехать после окончания курса лечения. Она, действительно, приехала, но мы знали, что выздоровления уже не будет. Она приезжала всегда такая красивая, элегантная, радостная, что возвращается домой. А приехала домой обессиленная, на носилках. Потерянный папа никому не рассказывал о своих чувствах, но после её смерти он не мог спать в их спальне, перешёл в другую комнату, только через год вернулся в прежнюю, рядом с которой был его кабинет».

Патимат Саидовна Гамзатова скончалась в июне 2000 года, не дожив до золотой свадьбы всего полгода.

Когда Гамзатов говорил о своей горестной утрате, глаза его наполнились слезами:

— Она обо мне заботилась.

И в этом отразилась вся его жизнь, вся его великая любовь к Патимат.

Вокруг не замечая ничего,
Какое счастье мне она дарила!..
Мюрид любви — она меня хранила
Как подданного сердца своего[193]

.

В музее изобразительных искусств осталась книга отзывов, в которой Гадис Гаджиев нашёл поразившую его запись:

«Был во многих музеях мира. Лучшего музея не видел. Этот музей мне дороже Эрмитажа, Лувра и Ватикана. Здесь моя Патимат.

20 марта 1975 г.

Расул Гамзатов».

Осиротевший музей возглавила их дочь, искусствовед Салихат Гамзатова. Вскоре изменилось и название музея. Теперь он носит имя Патимат Саидовны Гамзатовой.

«СЕЙЧАС СВЕТАЕТ, Я ЛЕЖУ В БОЛЬНИЦЕ...»

Потеря жены стала для поэта тяжёлым ударом, болью, которой он чувствовал до последних дней. Это очень отразилось на здоровье Гамзатова. Ему стало трудно ходить, теперь рядом всегда должен был кто-то быть, чтобы его сопровождать.

На город ночь спешит навеять дрёму,
Один я в доме, и не спится мне.
И чудится, не сам хожу по дому,
А призрак мой, привидевшись во сне[194]

.

Весь первый год после смерти супруги Гамзатов ночами почти не спал, мучимый бессонницей, и рядом всегда был его зять Умахан Амирханов. Потом на помощь пришли молодые родственники зятя Магомед Мажидханов и Саидахмед Алиханов. Они сопровождали его повсюду и, когда Гамзатов лежал в больницах, врачи удивлялись, с какой преданностью заботились о нём эти замечательные люди.

Позже, когда в последние дни жизни поэту было трудно говорить, Саидахмед по взгляду, по губам, по шёпоту понимал, что хотел сказать Гамзатов.

Врачи окружали его особой заботой, доставали лучшие лекарства, регулярно устраивали консилиумы.

Бесконечная череда посетителей и радовала, и утомляла. У горцев не принято сидеть или лежать, когда входит гость. Состояние Гамзатова не всегда позволяло ему соответствовать горскому этикету, но он, преодолевая себя, вставал.