Рать порубежная. Казаки Ивана Грозного

Разом открыли посадские ворота, пеше ринулись на врага без шума, без крика. Наперёд пустили опричников. Горожане подумывали: «Тако вот, не всё вам с мётлами да головами пёсьими бесчинства творить». Царские псы, одетые в чёрное, с вымазанными сажей лицами, невидимые в темноте, подобные демонам, первыми ворвались во вражий стан. Не подвели, русский же всё люд, за отчину как не встать? Пошла потеха. Резали сонных, безоружных, обезумевших от внезапного нападения. Недолго. Опытные татарские воины вскоре пришли в себя. Железная сотня Саттар-бека стеной встала на пути опричников. Воспрянули духом и остальные крымчаки. Начинало светать. Татарам становилось легче распознавать, где свои, а где чужие. Страх исчез, уступил место боевому задору, и кто одолел бы в сече — неведомо, если бы не подоспел на помощь русским отряд, отправленный по подземному ходу к Белому колодцу из Тайницкой башни да не прискакали из крепости всадники во главе с князем Хворостининым.

В конном отряде воеводы среди первых Дороня. Ищет казак молодым зорким оком Саттар-бека, горит желанием посчитаться за себя и за наставника своего. Высматривает чернёный шлем с серебряными змейками и тремя орлиными перьями. Мешает Дороне лёгкий утренний туманец, не даёт отыскать врага кровного. Пляшет в казачьих руках остра сабелька. Не прошла для него даром наука славного рубаки Севрюка Долгого: двоих крымчаков отправил к воинственным предкам. Двоих срубил князь Хворостинин. Немало постарался и Фёдор Львов. Пример за собой зовёт. Поднажало и остальное русское воинство. Дрогнула железная сотня Саттар-бека, попятились татары, покатились, побежали, помчались на быстрых конях подальше от кровавого достархана. Только и успел крикнуть князь:

— Дороня! Фёдор! Девлетку ищите! Живым взять собаку!

Помчались вдогон, только разве усмотришь в этакой кутерьме единого воина, да ещё в простом доспехе? Не смекнул о том воевода! А Дороня смекнул. Где же быть Саттар-беку, как не подле хана?! А у бека шлем приметный... И вновь заметался взгляд казака по спинам отступающих крымчаков. Не отстаёт и дворянский сын Куницын, и ему не терпится нагнать хана и Саттар-бека — свидетелей его предательства и позора. Петлёй повисли на шее измена и обязанность служить крымскому хану, и разрубить её можно, только лишив жизни неожиданных хозяев... Эх, сам не смог — Бог помог. Мелькнул среди татарских конников приметный шлем, Дороня выхватил его взором, уцепился, рванул к ненавистному, с ним ещё дюжина комонных. Куницын оплошал, не поспел десятник за казаком, отстал. И догнал бы Дороня бека, но Бог удачу дал — он её и отнял. На всё воля Господня. Встали на пути полоняники. Не успели татары полон угнать, поставили полоняников на пути русского отряда.

Пока пробирались меж соотечественниками, Саттар-бек скрылся в лесу, с ханом и остатками железной сотни. Отставшие крымчаки спешили миновать обширную пашню, надеясь спрятаться за стеной деревьев. Дороня с досады срубил сосновую ветку. Лапа повалилась к покрытому мхом подножью ствола. В ногу Дороне вцепился рослый, простоволосый старик-полоняник в сером сермяжном зипуне:

— Добрый человек! Христом Богом молю, спаси дочку! Не дай насильству свершиться! Увезёт ведь поганый Ульянку!

Старик указал в поле. Дороня приметил татарского всадника. Крымчак уходил с добычей: перекинул перед собой связанную босоногую девицу в белой посконной рубахе. Дороня тронул коня, помчал что было мочи, но чуял — татарина не догнать: уйдёт крымчак в лес, к своим сородичам, с девкой, тут и быстрый Буйнак не поможет. Сабля надёжа, а лук хорош тоже. Дороня натянул тетиву, прицелился, отправил помощницу вслед. Настигла клюватая басурманина, сбила с седла. Кулём свалилась с лошади полонянка. Дороня подскакал, слез с коня, склонился над девушкой. Не убилась ли? Глянул и замер, забыл, что поле ратное.

«Это ж надо, пригожа — царевна, да и только! Такой красе румяна и белила не нужны. Дышит. Жива».

Веки девушки дрогнули, зелёные, опушённые длинными ресницами глаза глянули на молодого светловолосого воина. Дороня, сражённый красотой девушки, не мог оторвать зачарованного взгляда от нежной кожи её лица, припухлых губ, прямого, слегка вздёрнутого носа и текучего льна волос, что укрыл комья свежевспаханной земли.

Над головой раздался голос князя:

— Ослобонил бы девку, казак!

Хворостинин сидел на белом жеребце, озорова-то щурился:

— Чаю, невесту себе отыскал.

— Невесту, может, и отыскал, только Девлет-Гирея с Саттар-беком упустил.

— Ничего, коль повадился волк за овцами, знамо, ещё придёт. Главное, супротивника побили да от города отогнали. Одоленье, Дороня!

Одоленье, победа, радость. Только пришла радость не одна. Привела женишка — Горе Горькое, и заплакали малы детушки, заголосили сёстры да девушки-невестушки, запричитали жёны, матеря, скорбит град по сынам своим: