Рататуй

В недоумении пожав плечами, Колетт послушалась. Улыбаясь, Реми закончил работу над соусом и выложил рататуй па тарелку. Лингвини взял её и покатил в зал.

Когда это незамысловатое блюдо оказалось на столике у Эго, в зале повисла тишина. За соседним столиком Живодэру досталось то же самое.

– Рататуй? Да они, должно быть, шутят, – пробормотал он.

Он бросил взгляд па Эго, который выглядел в той же мере разочарованным. Наблюдая за тем, как Эго начеркал несколько заметок в своём блокноте, Живодэр негромко хихикнул от восторга.

Лингвини наблюдал за критиком полными беспокойства глазами.

Со скучающим видом Эго воткнул вилку в рагу и поднёс её к губам. Но стойте, что это за пьянящий аромат? Когда его рот наконец вкусил блюдо, все звуки и образы ресторана вокруг него будто растворились. Вкусовые сочетания были подобны симфонии. Воспоминания закружились в его голове. Внезапно он вспомнил себя маленьким ребёнком, вновь упавшим с велосипеда. Мама забрала своего шмыгающего носом сына домой и поставила перед ним полную тарелку еды, чтобы тот успокоился, – тарелку домашнего рататуя.

Пока Эго ушёл в свои воспоминания, ручка выскользнула у него из руки. Она стукнулась об стол, оторвав его от собственных мыслей. Он моргнул и взглянул на это исключительное рагу. И впервые за очень долгое время Эго улыбнулся. А потом подхватил ещё одну полную вилку рататуя.

Всё сильнее расстраиваясь, Живодэр наблюдал эти перемены в лице Эго. Затем он сам попробовал вилочку рататуя. Ему очень понравился вкус, но он возненавидел его за то, что он такой аппетитный.

– Нет... нет, этого не может быть, – забормотал он.

Живодэр ворвался на кухню, не способный больше выносить этой пытки.

– Кто готовил рататуй?! – прокричал он. – Я требую мне доложить!

Все крысы замерли и обернулись на него.

Живодэр ахнул. Через считаные секунды он обнаружил себя в кладовой связанным, с кляпом во рту и рядом с инспектором здравоохранения.

Тем временем в обеденном зале Эго уже почти разделался со своим блюдом. Он сделал то, что его мама говорила ему никогда не делать на людях: он вытянул свой длинный костлявый палец, обмакнул его в последнюю каплю соуса на тарелке, а затем поднёс его ко рту. Широко улыбаясь, Эго прошёлся по губам салфеткой и повернулся к Лингвини.

– Не припомню, когда я последний раз просил официанта передать мои комплименты шеф-повару, – сказал он. – А теперь я оказываюсь в удивительной ситуации, где мой официант и есть шеф.

– Спасибо, – ответил Лингвини. – Но сегодня вечером я просто ваш официант.

– Так кого мне тогда благодарить за блюдо? – немного смутившись, спросил Эго.

Лингвини посмотрел на него, не будучи уверенным, как ему ответить. Он попросил себя извинить, ушёл и вернулся уже с Колетт.

Эго начал выражать похвалу Колетт, но и она остановила его. Она тоже не была шеф-поваром. Теперь критик был заинтригован и уже по-настоящему требовал встречи с загадочным шеф-поваром. Колетт и Лингвини переглянулись и попросили его дождаться закрытия ресторана.

После того как все гости ушли, Колетт и Лингвини привели к Эго Реми, который выглядел слегка взволнованным. Эго рассмеялся, решив, что это такая шутка. Но Колетт и Лингвини поспешили заверить его в обратном. Они рассказали свою историю, Эго лишь изредка перебивал их случайно возникающими вопросами. И когда история была рассказана, Эго встал, поблагодарил их за ужин и вышел, не сказав больше ничего.

В ту ночь никто – ни крысы, ни люди – не мог сомкнуть глаз, так как все встревоженно ждали утренней рецензии. Реми всю ночь просидел на подоконнике квартиры Лингвини, глядя на Эйфелеву башню.

* * *

На следующий день появилась рецензия. Колетт, Лингвини, Реми и весь крысиный клан собрались на кухне, чтобы её прочесть. И вот что там было написано:

«Во многом работа критика очень проста. Мы рискуем очень малым, однако пользуемся нашим положением над теми, кто предлагает себя и свой собственный труд на наше суждение. Мы процветаем за счёт отрицательной критики, которую забавно и писать, и читать. Но горькая истина, с которой нам, критикам, приходится сталкиваться, состоит в том, что в грандиозной системе мира обыкновенный кусок мусора обладает порой большим значением, чем вся наша критика.

Но бывают и случаи, когда критик действительно рискует чем-то. Это случается, когда он открывает и защищает нечто новое. Прошлым вечером я попробовал нечто новое – исключительное блюдо из действительно необычного источника. Сказать, что и блюдо, и его создатель бросили вызов моей предвзятости, было бы грубейшим преуменьшением.