Ратные подвиги простаков

— В нашей сельской местности староста бывает тих до тех пор, пока не наденет государственной медали, — вздохнув, пояснил Павел Шатров.

Повозки ползли по мостовой, скрип колес заглушал иные звуки, и друзья сошли с булыжника на узкие тротуары: там отдыхали нижние чины, уставшие за длинным переходом и желавшие избрать для отдыха крытые помещения. Кони цокали подковами, выбивая из булыжника огневые искры. Павел Шатров утверждал, что на отдых останавливаться преждевременно, так как строптивые немцы за одну ночь могут достигнуть даже его отдаленной сельской местности. Он нарочито преувеличивал опасность, чтобы его друг не обнаружил склонности ко сну. Обозы и артиллерия, конные и пешие одиночки уползали в непроглядную тьму ночи, избрав единственное направление — на Гумбинен, ибо немцы теснили русских с их левого фланга. Зарево пожара охватило город со всех сторон, и оранжевые полосы света падали на тусклую мостовую. Пожар возник произвольно, но одновременно во многих направлениях.

— Надо торопиться, — настаивал Павел Шатров, и друзья ускорили ход.

Легко можно было добыть повозку, однако Павел Шатров предпочитал обходить общее движение стороной, что возможно было только при верховой езде или пешком. При поспешности отхода армии можно было бы достать все, чтобы навсегда разбогатеть, но каждый стремился прежде всего унести себя. Сквозь оконные стекла небольшого домика проникал тусклый свет теплившихся свеч, и друзья остановились у палисадника дома, дабы осмотреться. Домик оказался набитым до отказа офицерами разных частей, совершавшими походную трапезу. Перед домом вестовые и ординарцы держали наготове лошадей. Ординарец, стоявший на отшибе и державший трех коней в поводу, попросил Павла Шатрова и Илью Лыкова оказать небольшую услугу: ему нужно было отлучиться на несколько минут. Два коня принадлежали начальнику пехотной дивизии и начальнику его штаба, третий же находился в полном пользовании ординарца. Доверчивый ординарец не лишился своего коня, а генералы, по мнению Павла Шатрова, могли следовать пешком. Кони зацокали подковами по мостовой, а Павел Шатров прокричал в пространство ночи, в подражание восклицаниям Ивана Бытина:

— Освободите дорогу на Берлин: нижние чины едут!

Иван Бытин, в свою очередь, думал о друзьях, подкармливая своих коней в Гумбинене, на площади перед ратушей. Он обогнал их больше чем на двадцать километров и осуждал себя, что не вернулся, чтобы подобрать их к себе в повозку. Поступок Тараса Бульбы был, по мнению Ивана Бытина, куда благороднее: старый вояка вернулся подобрать люльку, тогда как он, Иван Бытин, скорей мог бы отыскать друзей на обширном пространстве, чем Бульба люльку в густоте бурьяна.

Правда, он, Иван Бытин, мог бы вернуться назад, если бы немцы не отняли той территории у русских, где он расстался с друзьями. К тому же у него была иная забота — прибыть в Вержболово к означенному часу на то место, куда повседневно обязывалась наведываться калужская красавица. Иван Бытин имел все возможности ее обрадовать, а в тайных намерениях предполагал отбыть на имевшихся у него конях в тихую Калугу, если строптивый Берлин ему не поддался. До Вержболово оставалось тридцать километров, а за минувший день он осилил свыше семидесяти. Он кормил коней до отвала, подсыпая в торбы ячмень и пшеницу: пространство, отделявшее его от калужской красотки, он предполагал осилить в три часа, если шоссейная дорога не будет загромождена. Тронуться в путь он решил перед рассветом, когда, по его мнению, засыпают и люди, и кони.

Иван Бытин прилег в повозке, не снимая с коней торб и не ослабляя вожжей, прикрепленных к поясу: чтобы не доверяться случайным обстоятельствам, он чутко спал. Иван Бытин, действительно, прибыл в Вержболово к намеченному им часу, и у него оставался еще срок для приготовления к встрече. К условленному месту ежедневно приходила не только чулочница Павлина, но и остальные калужские приятельницы: они много совершали прелюбодеяний, но любимых все же держали в сердце. К изумлению девиц, Иван Бытин предстал перед ними во всем блеске штатского франта: при манжетах и в воротничке, в смокинге и цилиндре. Лайковые перчатки плотно обтягивали его продолговатые пальцы, а бриолин настраивал усы в тонкие кольца.

Павлина сияла от счастья, что ее любимый покинул Берлин ради встречи с ней, но не решалась обвить руками его шею, столь хорош был наряд. У Ивана Бытина, однако, было много вещей для нее лично и для ее подруг.