Ратные подвиги простаков

Впоследствии Иван Бытин с двумя девицами совершил поездку на повозке от Вержболово до Калуги под фамилией именитых беженцев, и никто нигде не потребовал у них настоящего вида на жительство: счастливая Павлина и ее подруга Тоня были одеты в шелк и бархат, а встречавшиеся по пути урядники уступали им дорогу. Павлина и Тоня возвращались домой радостные и удовлетворенные: война не прельщала больше их взоров, а далекая родина казалась лучшей колыбелью. Портниха же Ирина, под именем нижнего чина Карпия Арбузова, не пожелала отбыть на родину: она узнала, что в тихой Калуге ничего для нее привлекательного не лежало. Она стремилась распознать многое, чтобы осмыслить все: события толкали ее вперед через страх и лишения, а к чему — ей было еще не ясно. Иван Бытин снабдил ее винтовкой и подсумками, патронташем и вещевым мешком; он, стремившийся в столицу немцев, после поражения армии потерял к войне жгучий интерес, утвердив за собой право на бродяжничество и дезертирство. Портниха Ирина не владела оружием в совершенстве, но имела желание испытать свои силы в боевом действии: через войну она хотела познать нечто лучшее, чем Калуга, а что лучшее лежало где-то за далекими пределами войны, она предчувствовала.

Иван Бытин, перед отбытием из Вержболово, утверждал, что калужская портниха может дождаться Павла Шатрова, если будет стоять у полосатого пограничного столба. Перспектива улыбалась Ирине, но ожидание ее в тот день оказалось напрасным: Павел Шатров и Илья Лыков проследовали у пограничного столба только утром четырнадцатого сентября, запоздав в пути почти на сутки. В какой-то деревушке они у забора расположились на покой, но когда проснулись, то у них уже не было коней.

Друзья похитили тогда у команды связи два велосипеда, но на велосипедах после шести часов учения ездить не смогли. Пространство в сорок пять километров они одолели пешим ходом по усовершенствованному немецкому шоссе: мелкий осенний дождичек и липкая грязь приветствовали их появление на российской территории. Они прошли на железнодорожную станцию, пробиваясь сквозь толпу. Под навесом, на ящике восседал понурый капитан Потапов, начальник по хозяйственной части двести двадцать шестого пехотного Землянского полка. Капитан сожалел, почему он не приобрел многое для себя лично, ибо в обозе второго разряда, полоненном немцами, в денежном ящике хранились средства полковых ассигнований.

Порыв патриотизма явно оказался неуместным, и капитан решил держаться в дальнейшем уже иной тактики: красть все, что может случайно достаться немцам.

Лозунг великого казнокрадства, правда, возник не у одного капитана, но автором лозунга он мог считаться вполне. Все железнодорожные пути были загружены длинными составами поездов, паровозы подавали гудки, не уступая один другому линии, распорядков не было, но бегство совершалось. Друзья увидели полковника Толбузина, своего командира полка, свирепо отпускавшего пощечины нижним чинам всех частей, оставившим свои винтовки на поле брани: видевший сучок в чужом глазу, не ощущал бревна в собственном.

Павел Шатров и Илья Лыков имели оружие, но встреча с полковником не была для них желательной: во время бегства армии они постоянно держались тактики отдаления. Командир полка, к их удовольствию, вскочил на козырек паровозного тендера готового к отправке поезда и окидывал толпы нижних чинов орлиным взором, будучи сам мокрой курицей. По бороде полковника Толбузина стекали дождевые капли, падавшие на полы серой армейской шинели.

— Сядьте, господин полковник, поезд трогается, — предложил ему из окна поручик, выполнявший должность машиниста. Полковник поджал полы шинели и, не расчистив места от угольной пыли, уселся на край открытой площадки. Поезд отбывал медленно, ибо ему преграждал дорогу всякий, кто желал ехать: нижние чины заполняли все крыши и подножки. Тысячи глоток вопили проклятия, со стороны немцев возникала артиллерийская стрельба, и снаряды где-то близко разрывались. Движение нарастало волной, исчезали головы, возникали плечи, папахи колыхались в волнах человеческих голов, как в бурю баканы на фарватерах судоходных рек. Илья Лыков заметил знакомую фигуру в форме младшего нестроевого и подпрыгнул от радости.

— Стык! Товарищ Стык!

Младший нестроевой являлся именно тем, кого называл Илья Лыков, но у него была другая фамилия. Поэтому младший нестроевой хотя и слышал, что звали именно его, но не мог нарушить правил конспирации, о которых Илья Лыков ничего не знал. Но радость Ильи Лыкова все же не омрачилась: оказалось, что и в огромном перемещении людей можно встретить нужного человека.

— На войну, Илья, мы с тобой пришли простаками, — вздохнув, заметил Павел Шатров.