Ратные подвиги простаков

А старухе надо было возвращаться за сто верст, чтобы принести удостоверение.

На второй день старуха пришла опять, и Авенир отрезал концы обгорелого платка старухи для приложения к делу в качестве оправдательного документа. — лес ей отпустил.

Дело обнаружилось примерно через год. Пришла комиссия и нашла эти горелые концы среди бумаг. Комиссия посмотрела на это дело, как на курьез, и все же сказала:

— Нет, это незаконно — всякий хлам к бумагам государственной важности приставлять. К тому же, кто поверит обгорелым кускам тряпки? Может быть, скажут, что вы в печке эти тряпки обожгли…

ЦЕНТРОБЕЖНАЯ СИЛА

Между моим языком и цепельником нет большой разницы: они оба на привязи и оба болтаются.

Кузьма Ащеулов. «Стреноженный конь»

Подготовительная работа к восприятию «Центроколмассом» всесоюзного масштаба протекала ускоренным темпом: каждый служащий, успокоенный за собственную судьбу (при расширенном масштабе не может быть и речи о сокращении) — отдавался делу с особой любовью и нежностью. Делопроизводитель Тряпочкин, посоветовавшись с «заведующей бандерольными отправлениями» Таней Сверчковой — дамой положительной и доброкачественной по внешности, решил заблаговременно приобрести «карты административного деления автономных республик», чтобы на первых же порах безошибочно рассылать новым адресатам надлежащее руководство. Но в Москве необходимых карт не оказалось, и Тряпочкин, заготовляя сотню штампованных бумаг однообразного содержания, начинающихся словами: «по встретившейся надобности» и заканчивающихся «соблаговолите выслать в наш адрес» — разослал бумаги по всем столицам новых республик, включая Кзыл-Орду и Чебоксары.

Таня Сверчкова приобрела «Полное расписание почтовых пунктов с поверстным указанием отстоящих пунктов от водных и железнодорожных путей, а равно и грунтовых трактов».

Петр Иванович Шамшин, радовавшийся больше других, не расставался с телефонной трубкой. Он буквально повис на телефонном аппарате, беспрерывно созваниваясь с типографиями. К нему приходили агенты почти всех типографий, раскладывали образцы шрифтов, рекомендуя различные гарнитуры. Но к великому прискорбию Петра Ивановича, ни одна из типографий не могла выполнить полностью его заказа. Петру Ивановичу были нужны новые бланки на шести языках, обусловленных всесоюзной конституцией, а типографии не имели шрифтов национальных меньшинств. По окончании занятий Петр Иванович заходил к Егору Петровичу, составлявшему уже второй месяц «для убедительности правительства особое мнение практического работника о целесообразности организаций всесоюзного охвата». Петр Иванович трепал его дружески по плечу:

— А-а! Каково! Вот тебе и фунт изюма.

— Н-да, — соглашался Егор Петрович и тут же вычитывал цитаты, собственноручно начертанные:

«По моему мужицкому разуму, объединяющее начало приведет страну к благим начинаниям в деле созидания хозяйств, поставленных на правильные рельсы во всем объеме».

— Ты побольше, побольше про этот самый объем! — внушал Петр Иванович. — Чтобы этот самый объем неотъемлемым был… И слезинку малость подпусти…

— Насчет слезы не учи — знаем, — отвечал Егор Петрович, — слезу мы так подпустим, что одно мокрое место станет.

И Егор Петрович читал о слезинках:

«Жены и матери наши плакали, когда мужей и сыновей брали на войну. А почему они плакали? Некому было их кормить, а голодному человеку как не плакать. И царское правительство нарочно разделяло людей на татар, мордву, чувашей, евреев и прочих горских народов».

— Во! — одобрял Петр Иванович. — Настоящая слеза. Только надо бы немножечко пожалостливее.

Инструктор-рационализатор Смычков, в виде опыта, разработал форму «наглядных таблиц» с разветвленными каналами товаропроводящей сети, расходящимися от центра и охватывающими радиусом всю периферию. Таблицы предполагалось приготовить из металлических пластинок с обозначением на них пунктов и механическим передвижением точек.

— Тогда вся работа будет на виду, — доказывал Смычков.

Пятьдесят две машинистки машинописного бюро единогласно записались во вновь организующийся «кружок по изучению украинского языка», чтобы при случае не оказаться профанами. И даже молчаливые курьеры потребовали запасной прозодежды, напугавшись, что теперь их будут гонять пешком по всесоюзной периферии.

Но больше всех, разумеется, был озабочен Родион Степанович: он согласовывал вопрос в малом Совнаркоме, прорабатывал материалы для Госплана, писал частные письма «для нащупывания почвы», докладывал правлению о «ходе дела» и «зондировал» в партийных кругах.

В свой кабинет он приходил к двум часам дня, бросал на стол портфель и хватался за телефонную трубку.