Ратные подвиги простаков

Были новости и второстепенного значения: поп Пафнутий самочинно снял с себя сан священника и постриг волосы, чтобы получить земельную душевую норму, потому что церковь перестала уже служить источником надлежащего питания, а лишь являлась мелким подсобным предприятием. Пять месяцев в церкви не совершались богослужения: мужики, стосковавшись по песнопению, решили произвести выборы нового попа. Молодежь настаивала на передаче церкви под клуб, чем вынудила выступить с речью попа-саморасстригу. Поп не возражал по существу, — он сам стоял за новый быт, — но, по его мнению, церковь занимать под клуб не стоит: она имеет историческое значение, раз сам Грозный совершал в ней богослужения.

На выборах нового попа саморасстрига присутствовал как гражданин, имеющий все права, и не возражал, когда его выставили кандидатом в новые попы. Наоборот, он сказал, что никакой выборной должностью не пренебрегает и рад сделать все, что заставит его народ. Молодым ребятам, с коими поп-саморасстрига уже несколько раз участвовал в спектаклях, он разъяснил, что его новое поповство не носит контрреволюционных форм, ибо религии все равно капут, да и новых священников не будет: в епархиях из-за недостатка средств прекращено существование духовных семинарий. Молодежь согласилась с новым попом — бывшим попом-саморасстригой — и продолжала пользоваться его услугами, как руководителя драмкружком и незаменимого «любимца публики» в исполнении поповских ролей.

Но одно утро положило начало к прекращению деятельности попа как на культурном, так равно и на религиозном фронте: в это утро поп, проснувшись раньше обыкновенного, не обнаружил присутствия своей «матушки», которая каждый вечер ложилась с ним на одной постели. Поп смахнул одеяло, но попадьи не было. И только тогда он догадался, что жена ушла от него навсегда, «снюхавшись», как он выражался, с учителем местной школы. Поп понял, что любительские спектакли принесли ему личный вред — ибо поцелуи попадьи с учителем на сцене были прологом к настоящим поцелуям.

Таким образом произошел распад личной поповской жизни и драмкружка. Поп запил и крадучись поджег церковь.

К этому событию Егор Петрович отнесся равнодушно, не предусматривая здесь личной выгоды и общественной пользы: сам факт, по его мнению, оказался холостым выстрелом в пространство.

Осведомившись о деревенских новостях, Егор Петрович выслушал хозяйственный доклад супруги и, одобрив его, обошел собственные владения.

За год прибытков оказалось немало, и он посчитал, что высланные им две тысячи рублей расходовались толково и с выгодой. Замечания, сделанные жене, сыновьям и дочери, носили лишь характер мелких деталей: жену он упрекнул в том, что она продержала на божнице целую неделю просфору и стравила ее тараканам, позабыв разломить ее на части и раздать членам семьи для поминовения предков. Дочери указал на неправильность чистки никелевого самовара: ибо, чистя самовар песком, она сгоняла никель и оголяла медь.

— Надо, дочка, кирпичной пылью чистить, а не песком. Да осторожно этак, чтобы не бередить лоска…

Старшему сыну заметил, что кузнец плохо приварил сломанный рожок к вилам, не загладив плевна, а младшему вразумил, чтобы тот не воровал из гнезд яйца, а попросил бы у матери на покупку семячек по две копейки в неделю, так как яйца — штука экспортная, а медяки имеют хождение лишь внутри страны.

На досуге Егор Петрович много передумал о сгоревшей церкви и о колоколах.

О колоколе, приобретенном обществом больше ста лет тому назад, ходила легенда, передававшаяся от предков к потомкам, и Егор Петрович знал эту историю и принимал звук колокола за божественный отголосок, а сам колокол — за ниспослание господне. Говорили, что когда колокол был привезен и его стали поднимать на колокольню, — колокол вверх не подавался, а врастал в землю. Из церкви вышел священник, сложил руки на груди и крикнул:

— Снохачи — отскочи!

Поповские слова возымели действие: семь бородатых мужиков отошли от колокола, сгорая от стыда, а колокол легко пошел ввысь. Если раньше старики принимали эти сообщения всерьез, то молодежь превратила их в анекдот, чем немало был удручен Егор Петрович. Звук колокола был бархатен и задушевен. Однажды в снежную метель, когда Егор Петрович заплутался в поле, он услышал звук этого колокола. «Оказывается и колокол приносит пользу человеку, — подумал он. — Тогда бы мне замерзнуть в поле, а я приехал на звук».

Егор Петрович сохранил эту мысль втайне, чтобы кто не подумал о нем как о приверженце старого. Он осудил молодых людей, укравших колокол, который упал с колокольни во время пожара.

Молодежь украла колокол, продала в городе, а на вырученные деньги купила фисгармонию и радиоприемник.

Старики, пришедшие впервые послушать радио, возбужденные любопытством, заговорили о пропавшем колоколе, что пропал он попусту и лучше было бы его продать, а вырученные деньги израсходовать на покупку радио.

— Так мы же так и сделали! — ответила молодежь.

Смущенные старики сначала покачали головами, а затем сказали:

— Валяй.