Ратные подвиги простаков

Но Егор Петрович, усмотрев в этом поступке что-то нехорошее, отметил его в своей тетради, где по наставлению Родиона Степановича он думал вести ежедневную запись. Тетрадь он озаглавил:

«Запись Егора Петровича Бричкина.

Находящегося в гуще масс Настроения народных умозрений».

«Колокол, — начал он на первой странице — есть вещь хотя и старого порядка, а все же вещь. Так зачем же колокол воровать? Наши советские законы охраняют порядок и никакого воровства не поощряют».

И чтобы своими записями прельстить умиленные взоры начальства, Егор Петрович продолжал запись:

«Как живет наш деревенский народ? В общем жизнь улучшилась: лавочник Филон покончил самоубийством, так как его торговлю задавил кооператив. Народ носит ситцевые рубашки, и только не хватает плисовых шаровар. Настроение у людей бодрое, и всякое государственное начало народ приветствует. Поп сам отказался от своего сана, ибо догадался, что религия в самом деле — опиум для народа. Ропота на действия центра нет, но на местные власти неким образом, помаленьку ворчат».

Егор Петрович думал наблюдать жизнь деревни сторонкой, как бы сознательно сторонясь масс, хотя он имел страшное желание возвыситься в глазах деревни. Но масса пугала его, ибо она весьма требовательна, а как известно, не всякое требование масс выполнимо. Однако в воскресный день он вынужден был пойти на сельский сход, как домохозяин и как человек, представляющий частицу центра. К тому же на сходе предполагалась сдача лугов, и Егор Петрович был не прочь, через доверенных лиц, принять участие в торгах. Масса густо столпилась вокруг председательского стола, вынесенного на улицу, и Егор Петрович проник в самую гущу. Масса раздвинулась, уступая ему дорогу к председательскому столу, однако председателем собрания его не избрала.

— Небось, там замучился председательствовать! — крикнул кто-то из массы, придав голосу иронический тон.

Егор Петрович кинул в сторону крикнувшего злой взгляд, но тут же опустил его, придавая себе спокойный вид. Было заслушано много докладов и столько же принято резолюций. Ни по докладу о кооперации, ни по докладу «низового звена» не происходило прений, ибо докладчики козыряли малоупотребляемыми словами, доказывая, что хотя у гидры голова сшиблена, но мировые гады еще шипят. И дабы не быть причисленными к мировому гаду, каждый молчал, чтобы не оскорбить словами государственный порядок вещей.

Когда были закончены вопросы государственного порядка, — перешли к сдаче лугов. Объявив о целях этой сдачи и назначив по тридцати рублей за десятину, председательствующий задал вопрос, не желает ли кто дать больше.

Мартын, прозванный в деревне за общипанный вид и фискальничество Лахудрой, действуя по поручению Егора Петровича, соглашаясь с ценой, объявленной председателем, накинул на весь клин ведро самогона.

В соревнование с Лахудрой вступил Тимофей, по прозвищу Сигунок. Сигунок действовал по поручению другого Бричкина, дальнего родственника Егора Петровича, занимающего общественную должность волостного масштаба и прибывающего часто в праздничные дни в свое село.

— Два ведра самогона, — крикнул Сигунок и подпрыгнул — свойство, за которое он и был прозван Сигунком.

Не прочь был принять соревнование кооператор Каныгин, действующий открыто.

— Даю тридцать один рубль за десятину и без всякого самогона! — крикнул он, щеголяя своей культурностью.

Два деревенских кулака, стоявшие поодаль, не решались конкурировать с Лахудрой и Сигунком: они знали, что и Сигунок, и Лахудра выступают как неофициальные представители людей, имеющих касательство к власти, а кулаки, недовольные советской властью, не хотели подставлять ножки властелинам, действующим ради личной пользы. Кулаки хорошо знали, что эти властелины, достигнув личного благополучия, перестанут быть властелинами и станут такими же кулаками, как и они. Хотя каждый кулак стремится быть в хозяйстве обособленным, все же они предпочитают, чтобы кулаков было больше, тогда легче будет борьба с новыми порядками вещей.

Мужики, выслушавшие спокойно доклады о государственных мероприятиях, присоединяли свой голос к вынесенным резолюциям, как бы одобряя эти мероприятия. Но им нужно было излить злобу на существующие с их точки зрения непорядки.

Когда выступал председатель волисполкома как представитель власти — мужики молчали, а в худшем случае ворчали что-то себе под нос. Но стоило тому же председателю выступить как конкуренту, мужикам предоставилось право вылить всю свою злобу. Как стена кулачных бойцов, они ожидали «мальчиков — затравщиков кулачного боя». В данном случае затравщиком оказалась Лушка, бойкая баба, за черный цвет волос и темное лицо прозванная Блохой.