Ратные подвиги простаков

Над улицей же парил аэроплан, блестя стальными крыльями, утопая в облаках. Генерал-квартирмейстер устремился к группам солдат. Солдаты продолжали стрелять, и трескотня выстрелов поглощала генеральские хриплые возгласы. Аэроплан круто повернул назад и неожиданно ринулся вниз, будто для спуска, избрав местом посадки мостовую. Стрельба вдруг прекратилась, все видели, что аэроплан явно снижается. Пропеллер отчаянно ревел, пилот продолжал брать понижение в откос. На мостовой запрыгала пыль, а люди стали пригибаться к земле. Генерал-квартирмейстер видел, как с аэроплана сбросили что-то огромное, после чего машина стала набирать высоту.

Мгновенные выверты машины были энергичны, но генерал-квартирмейстер, не наблюдая машины в дальнейшем, сгорбился и прикрыл голову ладонью. С аэроплана, по всей видимости, сбросили бомбу, и, ожидая ее взрыва, надо было спасать если не все туловище, то голову прежде всего.

Генерал-квартирмейстер прижимал плотнее дно фуражки к лысине. На миг перед ним промелькнул мир, уже виденный, но унылый. В этом мире все было безразличным, и он, крестясь, стал нашептывать молитву. Молитва была коротка, но генерал-квартирмейстер удлинял ее словами собственного сочинения.

«Почему же однако нет взрыва?» — подумал генерал-квартирмейстер и робко поднял голову.

В воздухе летало множество птиц, похожих на белых голубей, но птицы эти держались неустойчиво, и течение воздуха относило их в разных направлениях.

— Прокламация! — прокричали сотни глоток, и люди побежали к тому месту, где в воздухе кружились листы бумаги, принятые генерал-квартирмейстером за белых голубей.

Аэроплан скрывался за горизонтом, уже не слышно было стрекотания мотора, и ничто не могло бы так объединить внимание людей, как падающие листы бумаг еще неизвестного содержания. Людей следовало бы призвать к порядку, но у генерал-квартирмейстера недоставало догадливости: он отправился в оперативное отделение, где писаря уже сидели на местах, а в аппаратной гудели, как и прежде, полевые телефоны. Он прочитал ряд донесений, и из груди его вырвался радостный возглас:

— Павел Карлович!

Генерал-квартирмейстер встал и потряс бумагами в воздухе.

— Где же Павел Карлович? — спросил он у самого себя. Он нашел Ренненкампфа на кухне, где тот вместе с князем доедал остатки гарнира, пришедшегося им по вкусу.

— Павел Карлович! — воскликнул от дверей запыхавшийся генерал-квартирмейстер. — На фронте — переменный успех, в нашу пользу!

Ренненкампф сдержал волнение, делая вид, что в переменном успехе лично он никогда не сомневался. Он спокойно вытер чистой салфеткой губы и с нарочитой важностью подчеркнул:

— Пока немецкий аэроплан пугал людей моего штаба, мы прекрасно покушали. Не так ли, ваше высочество?

Игорь был слишком молод, чтобы почувствовать фальшивый тон командующего армией, к тому же сам он находился в таком же фальшивом положении, как и Ренненкампф.

Он даже не интересовался судьбой брата, а между тем князь Олег, отбыв из штаба армии в пять часов утра в сопровождении трех всадников, через час подъезжал к месту боя.

Олег был старше Игоря на два года и справедливо, по его мнению, считал, что именно он обречен на орошение земли царственной кровью. Князь ехал впереди сопровождавших его трех солдат. Он часто давал шпоры коню, и его радовало, что серебряные шайбы шпор так мелодично звенели. После получасовой езды конь вспотел. Олег посмотрел на свои лаковые сапоги и увидел, что от конского пота пропадает лоск.

Его синий сюртук в достаточной мере запылился, а желтые канты теряли яркость красок. Он пустил коня шагом и, высвободив левую ногу из стремени, занес ее за луку. Конь, почувствовав усталость седока, пошел тихим ходом, слегка покачивая игривой головой.

Чем быстрее князь приближался к позиции, откуда отчетливее доносилась стрельба, тем резче возвышенное настроение князя превращалось в свою противоположность.

— Да ведь я, собственно говоря, возвращаюсь в свой полк! При чем же обреченность? — подумал князь; он в самом деле возвращался в полк, который находился на отдыхе, а не в действии. Однако в споре с Игорем он доказывал, что выведет полк в бой и свою решительность покажет если не перед лицом всего полка, то, по крайней мере, перед эскадроном.

— Но ведь я же не командир полка, а только младший офицер эскадрона! — мысленно утешал себя князь.

Он свернул с шоссе на проселочную дорогу, которая вела в ту деревню, где был расположен его полк: ехали они теперь параллельно фронту. Гул канонады приближался с каждым шагом, князь и нижние чины слышали, как где-то отчетливо тарахтел пулемет.

Влево, за дорогой, на бесконечном пространстве тянулся лес, князь чувствовал себя под его защитой вне опасности.

Всадники, сопровождавшие князя, заметили, что лес пересекает обширная долина, а на горизонте повисла немецкая колбаса. Олег приказал остановиться и, повернув коня лицом к немецкой колбасе, стал рассматривать ее в бинокль. Серый цвет менялся, и князь увидел действительную окраску воздушного шара: его шелковое тело искрилось от солнца и желтизны.