Ратные подвиги простаков

— Ваше высокопревосходительство! — спросил поручик Плешаков. — Из вашего утверждения можно прийти к выводу, что вооруженная борьба будет происходить вечно, а яблоко раздора по-прежнему станет оставаться на месте. Тогда, ваше высокопревосходительство, какой же есть смысл войны?

— Прежде всего, господа, мы среди своих, — тихо произнес генерал, — и я должен заметить, что вопрос поручика естественен: он хочет знать, наступит ли когда-либо время вечного мира. На этот вопрос я не затрудняюсь ответить. Мир России лежит в Царьграде, однако ключ к миру — в Берлине и Вене.

Поручик Плешаков вспоминал означенные слова не однажды, и, вспомнив о них, он не сомневался, что ближневосточный русский интерес мог быть найден только в столице немцев. Поручик понимал, что его военное ремесло приносит ему воодушевление: если высокое мастерство далось так легко простолюдину генерал-лейтенанту Алексееву, то неужели он, полнокровный дворянин, не может того достигнуть? Поручику было известно из всех видов литературы, что адъютанты во всех войнах отличались прорывами на конях сквозь огонь противника с важными донесениями.

Как адъютант, он не однажды заготовлял важное донесение, но, к его сожалению, немцы пока что на участке его полка не открывали ураганного огня.

Поручик жаждал боевой славы.

— Предчувствие! — обрадовался поручик, произнеся по забывчивости это вслух.

— Не предчувствие, поручик, а явная очевидность! — поправил его полковник. — Летят немецкие аэропланы.

Шесть немецких самолетов на самом деле летели с различных сторон, имея общее направление. Небо было безоблачно и прозрачно, но на жестком теле черных аэропланов не лежало ни одного приветливого отблеска. При поворотах аэропланы ложились на крыло, стрекотание моторов наводило уныние, а сердцем овладевал страх. Самолеты кружились над полком, и мнимая стройность пехотных частей постепенно нарушалась.

Самолеты владели пространством в совершенстве, они были зримы, но недосягаемы: белыми флажками летчики подавали неведомые для поручика знаки. Поручик по-прежнему сидел на коне, не отдавая себе ясного отчета: почему аэропланы господствовали над пространством, но нигде не возникало боевого огня. Нижние чины, напугавшись самолетов, интересовались, почему немцы не бросают бомбы, а только сигнализируют.

Ураганный артиллерийский огонь возник так же неожиданно, как появились аэропланы.

Поручик Плешаков, сдерживая коня, смутно ощущал, что время его адъютантского подвига наступило: он не сомневался, что донесение будет доставлено в срок, как только командир полка его напишет. У самого поручика, как он чувствовал, дрожали пальцы. Полковник Грибель сошел с лошади после первых снарядов и поманил к себе знаком поручика: последний догадался, что в данный момент именно ему и предстоит прорваться сквозь ураганный огонь. Конь еле повиновался его воле, но все же прошел несколько шагов, отделявших поручика от полковника.

— Слезайте же с коня, поручик! — прокричал взволнованный полковник. — Вы же лучшая мишень! Мы, поручик, оставим своих коней: надо где-либо укрыться от стрельбы.

Сойдя с коня, Плешаков молча шел за полковником, предполагая, что, обосновавшись в лесу под прикрытием, они отдадут соответствующую команду полку.

Они обосновались в роще, но деревья не скрыли их от посторонних взоров: лесная местность привлекала всех, и сотни разъединенных нижних чинов также искали тут приюта.

Поручик Плешаков пользовался минутами передышки как преимуществом. Будучи полковым адъютантом, поручик сам не однажды представлял себе командование полком издалека: в ящике, на песке, он передвигал фигуры по мнимой пересеченной местности, с ветряками и избушками из спичечных коробок и с железнодорожным полотном из ниток. Все фигуры свободно подчинялись воздействию и проворству его рук, и игра была радостной: она напоминала детство, и русские военные вели подобные игры от времен потешных полков первого российского императора.

Первый российский генералиссимус Суворов присоединил к военной игре еще петушиный крик, однако господа офицеры русской армии приемом генералиссимуса не воспользовались — они признали полезным пробуждать нижних чинов от сна барабанным боем. Отдавая должное генералиссимусу Суворову, поручик Плешаков припомнил одну, ничем не объяснимую странность последнего: генералиссимус будто бы не боялся артиллерийской стрельбы, но когда начиналась гроза — гремел гром и сверкала молния, — им овладевал страх. Тогда генералиссимуса запирали в специальный оцинкованный ящик на колесах. Поручик также имел намерение спрятаться, однако оцинкованному ящику предпочел бы глубокое подземелье: немецкие снаряды, переименованные русскими нижними чинами в чемоданы, взрывали в земле глубокие воронки.