Ратные подвиги простаков

Шамов-Ширеневский безмолвно соскользнул с носилок, падая на землю, а не становясь: он довел до сведения бывшего полкового адъютанта, что полковое знамя им все же будет доставлено по команде, хотя бы долгий путь предстояло ему проползти на брюхе. Он прошептал бывшему полковому адъютанту прощальные слова и скрылся между кочек осушенного болота. А что таила в себе предстоящая ночь, не знал не только поручик Плешаков — бывший полковой адъютант сто сорок первого пехотного можайского полка, — но и командующие армиями — Второй русской и Восьмой немецкой.

Штаб генерала от кавалерии Самсонова прибыл в Нейденбург в девять часов вечера, но город оказался настолько тих и молчалив, что проникнуть в его центр считалось бы подвигом. Самсонов, мечтавший о подвиге, однако, приказал штабу расположиться на окраине города, близ шоссейной дороги. И если генерал Самсонов продвигался навстречу предстоящей катастрофе, то мнимый жрец предстоящей победы, Гинденбург, уходил со штабом в далекое расположение глубокого тыла: штаб Гинденбурга в десять часов вечера прибыл в Остероде, заняв под свою квартиру помещение местной ратуши.

На площади лежала тишина, редкие прохожие, озираясь по сторонам, спешно уходили в короткие, глухие переулки.

Утром Людендорф подписал приказ о преследовании русских, хотя он знал только о том, что соприкосновение с противником произошло, а кто попятится назад от сильного толчка, было еще неведомо. Полководцы, подписавшие приказы, отошли на задний план, а в действие вступили пуля и штык, фугасы и снаряды, картечь и шрапнель.

— Пауль-Август! Вы полагаете, что штабу армии следует тут прочно обосноваться? — спросил Людендорф командующего.

Гинденбург сидел за столом в зале заседания гласных, и тусклые отблески света стеариновой свечи еле теплились на его, точно мраморном, голубоватом лице. За мутными стеклами окон струились седые потемки, и сводчатые потолки древней ратуши пробудили в памяти Людендорфа времена отдаленного рыцарства.

Дух тевтонского ордена, отдаленный свыше чем пятью веками, присутствовал тут у порога.

Людендорф, сбрасывая с плеч запылившуюся в пути походную накидку, размахнул полы, и огоньки на фитилях свеч замигали: Гинденбург моргнул столько же раз, сколько огненный язычок.

— Если мой император прикажет, генерал, я приму меры, чтобы прочно тут обосноваться.

— Пауль-Август! — встревожился Людендорф. — Мы в данный момент ничего положительного не можем донести его императорскому величеству: у нас под ногами нет почвы!

— Мы, генерал, стоим на континенте, — сухо ответил Гинденбург, медленно отвинчивая стопку.

— Зельтерской! — приказал Людендорф во избежание того, чтобы командующий не спросил у него, употребляет ли он спиртное. Людендорф проглотил шипящую влагу поспешно, а Гинденбург, шамкая устами, скорее смаковал, чем пил.

— Мне кажется, что надо торопиться: Ренненкампф нависает над нами, словно грозная туча.

— Вы относительно тучи выразились правильно, генерал, — согласился Гинденбург. — От ваших слов я не знаю, что мне сделать: выспаться ли под дождем или же помолиться?

Гинденбург, не приметив смущения начальника штаба, сладко позевал и медленно поднялся со стула.

— Я, генерал, пойду немного подремлю. Полагаюсь на вас, вы выйдете из положения так, что лучшего и я бы не придумал…

Людендорф проворно взял свечку со стола, осветив командующему армией путь из зала заседания гласных в отдельный кабинет мэра. Он облегченно вздохнул, когда Гинденбург закрыл за собою тяжелые дубовые двери.

— Не угнетают вас, ваше превосходительство, своды древней ратуши, похожие на фамильный склеп? — спросил Макс Гофман Людендорфа.

— Мы, благородные потомки, обязаны почитать памятники предков, полковник, — ответил начальник штаба.

— Предкам должное, а эпохе — стиль. Я полагаю, что командующего армией надо чем-то удивить!

— Удивить?! — изумился Людендорф. — Разве он когда-либо удивлялся?

— В молодости — наверное. Однако если его нельзя удивить, то надо обрадовать.

— Тоже не в моих силах, полковник.

— В таком случае обрадую его я! — воскликнул Макс Гофман. — Обрадую не только его, но и удивлю этот паскудный городишко!

— Вы имеете какие-либо сведения, полковник? — заинтересовался Людендорф.

Макса Гофмана, однако, уже не было.

Утром двадцать девятого августа поручика Плешакова разбудили толчками в подошвы сапог. Строгий капрал кивал головой в правую сторону. Полковник Грибель пояснил поручику, что немцы требуют, чтобы пленные офицеры прицепили свое холодное и огнестрельное оружие без патрон и надели чистые воротнички под мундиры. Что предстояло в дальнейшем, полковник не знал, но у поручика не было в запасе ни воротничка, ни сорочки. Они ночевали в лесу, под соснами, шишки служили им постелью, а полковничья походная накидка одеялом.