Ратные подвиги простаков

Макс Гофман чиркнул спичкой и, раскурив сигару, поискал глазами пепельницу; не обнаружив последней, он сунул истлевшую спичку в чернильницу.

— Господа русские, — произнес он. — Сию минуту вы представитесь командующему Восьмой немецкой армией, генералу фон Гинденбургу. Прошу, господа, построиться для представления.

Генералы и полковники могли руководить корпусами и полками в общем, однако, как подать команду для построения простой шеренги, никто из них не знал. К тому же они стыдились не плена, а друг друга, вследствие чего и произошло полное замешательство.

Такое препирательство происходило несколько минут, пока армейский полковник-весельчак, подававший всевозможные реплики, не почувствовал, что только им одним владеет смелость.

— В две шеренги стройся! — подал он команду, и все засуетились.

Полковник-весельчак входил во вкус: он почувствовал полную свободу и был обрадован, что командует теми, под чьей командой раньше сам находился. Он признавал немцев за отъявленных врагов, но свои генералы настолько ему насолили, что он считал необходимостью насолить им в свою очередь. Другого такого случая в жизни ему не представилось бы.

— Рррааавняйся! — зычно протянул армейский полковник и вышел на левый фланг для наблюдения. — Ваше высокопревосходительство, генерал-адъютант Клюев, уберите ваш живот. Не в себя вбирайте, а уберите. Вот так. Эй там, полковник генерального штаба, восьмой от правого фланга, подбородок выше!

— Еще! Так. Смотрите на брюхо четвертого человека (надо бы сказать: «смотрите на грудь четвертого человека», но полковник нарушил одно слово устава для своего же удовольствия).

Гинденбург вышел в сопровождении Людендорфа неожиданно, так что армейский полковник не знал, кому надо было отдавать команду. Гинденбург начал свой обход с левого фланга, и, остановившись перед поручиком Плешаковым, он произнес что-то по-немецки.

— Командующий сожалеет, поручик, что вы с первых дней войны попали в плен: он уверен, что если бы это было не так, то вы несомненно развернули бы свои стратегические способности, — перевел Макс Гофман.

Плешаков улыбнулся, и его круглое лицо залила густая краска: слова командующего чужой армией его обрадовали.

Гинденбург проследовал дальше. На правом фланге он протянул руку, по очереди здороваясь с генералами Мартосом и Клюевым. Все моменты немцами заснимались, хлопали фотоаппараты и вспыхивал магний, оставляя густые осадки пахучего дыма. Генералы обменялись любезностями: русские генералы утверждали, что маневр немцев был быстрый и величавый, а немцы уверяли, что разработанный русскими стратегический план был полон блеска и великолепия.

И немцы охотно верили собственному утверждению: если маневр русских, действительно, имел блеск и великолепие, то, следовательно, они, немцы, победив русских, далеко превзошли самих себя. По сему поводу на площади буйствовала толпа штатских немцев, посылавших одну за другой делегации, чтобы им показали и русских пленных офицеров, и командующего немецкой армией, победившего русских. Гинденбург, однако, казался равнодушным к просьбам своих соотечественников, и Макс Гофман не приметил на его лице следов радости. Гинденбург высказал пожелание, чтобы пленным офицерам были показаны на карте все схемы развертывания диспозиций. Русский армейский полковник скомандовал поворот направо и обвел пленных кольцом вокруг огромного стола. Гинденбург сел за стол и от внутренней радости снял с ремня термос, поставив его на какой-то пункт географической карты. Он медленно отвернул стопку и так же медленно поставил ее на стол после опорожнения. По обыкновению, он должен был спросить кого-либо, любит ли тот коньяк, и этот выбор пал на русского армейского полковника, командующего генералами. Макс Гофман, по желанию Гинденбурга, перевел вопрос полковнику, не понимавшему по-немецки.

— Пускай его высокопревосходительство не беспокоится! — ответил армейский полковник. — Я не столько люблю коньяк, сколько рад приглашению, — и полковник с чрезвычайной поспешностью и искусством наполнил стопку до краев и опорожнил ее три раза.

— Дайте же, господа, кусочек лимона, — произнес он; в голосе его была нотка упрека по отношению к недогадливым немцам. Но немцы не вняли его словам, так как вошедший лейтенант предупредил о чем-то Людендорфа, а последний попросил командующего в отдельный кабинет.

— Пауль-Август, пренеприятное сообщение: многочисленные колонны русских войск движутся по шоссе от Алленштейна к Гогенштейну.

— Я удивляюсь русским: генералы их полонены, а они еще способны к передвижению. Интересно, кто руководит ими?