Рациональность. Что это, почему нам ее не хватает и чем она важна

По той же причине не может быть никакого конфликта между рациональностью и социальной справедливостью или любой другой нравственной или политической идеей. Поиски социальной справедливости начинаются с утверждения, что одни социальные группы угнетены, а другие привилегированны. Это фактическое утверждение, и, как любое такое утверждение, оно может оказаться ошибочным (как настаивают сами защитники социальной справедливости в ответ на обвинения, будто сейчас сильнее всех прочих угнетены белые мужчины традиционной сексуальной ориентации). Мы придерживаемся этих убеждений, потому что разум и факты говорят нам, что они верны. В свою очередь, направление наших поисков определяется уверенностью, что для искоренения несправедливости необходимо принимать определенные меры. Достаточно ли ввести единые для всех правила игры? Или же историческая дискриминация поставила ряд групп в такое невыгодное положение, что исправить дело можно только компенсационной политикой? Не окажутся ли какие-то из этих мер чисто символическими, никак не помогающими дискриминируемым группам? Не ухудшится ли в итоге общая ситуация? Поборникам социальной справедливости необходимо знать ответы на все эти вопросы, а разум — единственный инструмент, позволяющий что бы то ни было знать.

Соглашусь, особая природа аргументации в защиту разума всегда оставляет оппоненту лазейку. Излагая доводы в пользу разума, я писал: «…если люди приводят аргументы и убеждают…» — но это очень существенное «если». Отрицатели рациональности могут отказаться играть по правилам. Они могут сказать: «Я не обязан вам ничего доказывать. Ваше требование привести доводы и доказательства только подтверждает, что вы сами — часть проблемы». Не ощущая потребности убедить оппонента, люди, уверенные в собственной правоте, насаждают свои убеждения силой. В теократиях и автократиях власти затыкают несогласным рты, бросают их в тюрьмы, изгоняют или сжигают живьем. В демократиях принуждение не настолько грубое, но люди все равно находят способы вдолбить убеждение, а не доказать его. Современные университеты (что странно, учитывая, что их миссия — оценивать идеи) возглавили поиски способов душить свободу мнений: ученым не дают выступать, их освистывают; профессоров изгоняют из аудиторий и увольняют; спорные статьи изымают из архивов; расхождение во мнениях наказуемо как травля и дискриминация[70]. На все недоуменные вопросы они отвечают так же, как отвечал отец Рингу Ларднеру, когда писатель был ребенком: «„Заткнись“, — объяснил он».

Если вы уверены в своей правоте, почему вы вообще должны убеждать кого бы то ни было разумными доводами? Почему бы просто не крепить солидарность своих сторонников и не мобилизовывать их на борьбу за справедливость? Во-первых, это вызовет вопросы: с какой стати вы считаете себя непогрешимым? Вы уверены, что вам известно все на свете? Тогда чем вы отличаетесь от ваших оппонентов, которые так же уверены в своей непогрешимости? Чем вы отличаетесь от правящих кругов прошлого, которые настаивали на своей правоте, а время показало, что они ошибались? Если вам приходится затыкать рты несогласным, значит ли это, что вы просто не можете доказать, что они ошибаются? Кричащая неспособность ответить на эти вопросы может восстановить против вас всех, кто еще не определился, в том числе новые поколения, чьи убеждения не высечены на каменных скрижалях.

Во-вторых, отказавшись прибегать к убеждению, вы не оставите несогласным с вами другого выбора, кроме как вступить в игру по вашим правилам и противопоставить вам силу, а не доводы разума. И если не прямо сейчас, то когда-нибудь в будущем они могут оказаться сильнее. А когда «отменят» уже вас, будет слишком поздно доказывать, что ваши взгляды сами по себе достойны того, чтобы воспринимать их всерьез.

Хватит мыслить здраво?

Всегда ли мы должны руководствоваться рассудком? Должен ли я рационально обосновывать стремление любить, дорожить своими детьми, наслаждаться радостями жизни? Может, иногда нормально уйти в отрыв, сглупить или перестать мыслить здраво? Если рациональность так прекрасна, почему мы ассоциируем ее с унылым занудством? Может, профессор философии из пьесы Тома Стоппарда «Прыгуны» (Jumpers, 1972) был прав, отвечая на заявление «Церковь — памятник нерациональности» так:

Национальная галерея — памятник нерациональности! Любой концертный зал — памятник нерациональности! И ухоженный сад, и взаимная любовь, и приют для бродячих собак! … Если бы критерием, по которому допускается существование вещей, была рациональность, мир был бы одним гигантским соевым полем![71]