Рациональность. Что это, почему нам ее не хватает и чем она важна

Апелляция к личности, генетическая и аффективная ошибки некогда считались нелепыми просчетами или грязными трюками. Критически мыслящие учителя и организаторы школьных дискуссионных клубов учили детей обнаруживать и разоблачать их. Но, как ни парадоксально, сегодня подобные приемы становятся расхожей монетой в интеллектуальной сфере. Академическая среда и журналистика сплошь и рядом пользуются ими с упоением: идеи подвергаются там шельмованию или запрещаются, потому что их авторы, жившие порой столетия назад, так или иначе запятнали свою репутацию[130]. Это демонстрирует сдвиг в наших представлениях о природе убеждений: раньше идеи могли быть истинными или ложными, а теперь они прежде всего отражают нравственную или культурную идентичность человека. Происходящее подчеркивает и другую перемену: ученые и аналитики теперь иначе понимают свою задачу. Прежде их целью был поиск новых знаний, нынче — борьба за социальную справедливость и прочие нравственные и политические ценности[131].

Безусловно, иногда контекст утверждения действительно важен для определения его истинности. Вследствие этого может возникнуть заблуждение, будто в неформальных ошибках нет ничего страшного. Мы можем скептически отнестись к результатам клинического исследования эффективности лекарства, проведенного людьми, зарабатывающими на этом лекарстве деньги, но заметить конфликт интересов — не значит совершить ошибку ad hominem. Можно не верить заявлениям, основанным на божественном откровении, толковании древних текстов или гадании на внутренностях козла, но это не будет генетической ошибкой. Можно опереться на почти сложившийся научный консенсус, отвергнув аргумент, что нам не стоит верить в какую-то идею, поскольку даже специалисты расходятся по ее поводу во мнениях, но это не апелляция к большинству. Мы вправе выдвигать повышенные требования к обоснованию гипотезы, которая, окажись она верной, вынудит нас прибегнуть к жестким мерам, — это не аффективная ошибка. Разница тут в том, что легитимная аргументация позволяет объяснить, почему мы считаем, что контекст утверждения должен повлиять на нашу уверенность в его истинности или на то, что именно мы должны по этому поводу предпринять, например определить, в какой мере мы можем доверять имеющимся данным. Совершая же вышеперечисленные ошибки, мы поддаемся эмоциям, которые никак не влияют на истинность утверждений.

Все эти формальные и неформальные ошибки («Википедия» насчитывает их больше сотни) постоянно заманивают нас в ловушки; так почему же мы не можем разделаться со всей этой галиматьей раз и навсегда, осуществив проект усовершенствования рассуждений, предложенный Лейбницем? Почему бы нам не сделать их такими же конкретными, как рассуждения математиков, чтобы мы могли с первого взгляда замечать ошибки? Почему в XXI в. по-прежнему существуют бесконечные споры на одну и ту же тему, войны в твиттере, психотерапия для пар, президентские дебаты? Почему мы не говорим: «Давайте, не мудрствуя лукаво, посчитаем и увидим, кто прав»? Дело в том, что мы не живем в лейбницевской утопии и — как и со всеми прочими утопиями — никогда не будем в ней жить. Тому есть как минимум три причины.

Логические и эмпирические истины

Первая из причин, по которой логика никогда не будет править миром, — фундаментальное различие между логическими и эмпирическими высказываниями. Юм называл их, соответственно, «отношениями идей» и «положениями дел», а более поздние философы — аналитическими и синтетическими суждениями. Чтобы определить, верно ли высказывание «Все холостяки не женаты», нужно всего лишь знать, что означают эти слова (достаточно заменить слово «холостяк» выражением «мужчина И взрослый, И не женатый» и свериться с таблицей истинности). Но, чтобы узнать, верно ли высказывание «Все лебеди белые», вам придется встать с кресла и заняться проверкой. Добравшись до Новой Зеландии, вы обнаружите, что это суждение ложно, потому что в Новой Зеландии лебеди черные.

Часто говорят, что научная революция XVII в. началась, когда люди осознали, что утверждения, касающиеся материального мира, эмпирические и доказать их можно только наблюдением, а не схоластическими рассуждениями. Фрэнсису Бэкону приписывают авторство одной занимательной истории: