Раубриттер

И все было бы хорошо, только вот жарко ему было сидеть в

доспехах да еще в фальтроке поверх них. Хорошо, что лакеи

разносили разбавленное вино с ледяной крошкой. И хорошо, что

не стал он под доспех надевать стеганку, а надел их прямо на

рубаху. Не на войну же шел. Впрочем, ничего, ему было не

привыкать, на службе в гвардии иногда так стоял он в доспехе

часами на солнце, и ничего, не помер.

Сидеть пришлось недолго, оказывается, он со своими людьми

проходил где-то в середине. За ним не так уж много господ было.

Из тех, что он увидал, были все неплохи. Кавалер за шутками с

дамами заметил, что только с этого графства можно собрать не

менее тысячи хороших бойцов.

Протрубили трубы, все, конец. Герольд прокричал, что завтра на

заре начнется второй день турнира, где и встретятся все те, кто

сегодня одержал победу, и попросил всех расходиться.

— Кавалер, друг мой, — его поймал граф, когда все расходились из

ложи, — не убегайте, скажите, осчастливите ли вы меня?

— Чем же господин граф? — Удивился Волков.

— Маршал, — продолжал граф, обращаясь уже не к Волкову, — вы

представить себе не можете, какой бриллиант хранит этот

счастливец.

— Какой же? — Продолжал не понимать кавалер.

— Да про сестру я говорю про вашу, про Брунхильду! — Граф

молитвенно сложил руки и поглядел на небо. — Ах, вот поистине

ангельская красота, вы не поверите, маршал, она сочетает в себе

силу и жизненность простой крестьянки и благороднейшую красоту

прекрасной девы. Жизнь, жизнь так и струится из нее!

Тут граф был прав, Волков тоже так считал, только высказаться он

так не смог бы.

— Так привезли вы свою сестру? — Полюбопытствовал маршал.

— Да, господа, привез. — Ответил кавалер.

— Так отчего же она не была с нами в ложе? — Негодовал граф.

— Она охраняла мой шатер! — Спокойно и с улыбкой ответил

кавалер.

— Варвар! Дикарь! — Закричал граф. — Немедля ее ко мне во дворец, я

буду танцевать с ней.

— И я, если она действительно так прекрасна. — Добавил маршал.

— Хорошо, но первые танцы она уже обещала, — сказал Волков.

— Обещала? Да кому же? — Неистовствовал фон Мален.

— Каким-то трем юнцам.

— Имена, вспените их имена, я велю не пускать этих мерзавцев во

дворец. — Притворно злился граф, и все господа, стоявшие рядом и

слышавшие их разговор, смеялись.

И Волков смеялся. Так же, как и эти господа, он вдруг поймал себя

на мысли, что они не отличают его от себя, принимают его за такого

же, как они. Да, он стал таким же, как они, и ни один из них даже

не вздумает этого оспаривать. Он был им ровней. Он мог шутить с

графом! С графом! С господином целой земли. Он запросто

говорил с первым маршалом курфюрста, большого сеньора.

Раньше, пять лет назад, он мог только кланяться ему и выполнять

его приказы. Даже ценой своей жизни. А теперь этот маршал стоит

и с улыбкой рассуждает об очереди на танец с его «сестрой».

— Скорее, скачите за Брунхильдой, кавалер! Нам не терпится видеть

вашу сестру.

Волков поклонился:

— Загоню коня, но доставлю ее вам, господа, к первому танцу, -

сказал он.

Все присутствующие опять смеялись, но этот смех не был обидным, они все смеялись не над ним, а над его шуткой.

Что ни говори, а над человеком, который может поставить под руку

свою восемьдесят добрых людей, не сильно и посмеешься. А вот

шутки его всегда будут казаться смешными.

Глава 7

Зал обеденный был огромен, у герцога де Приньи и то такого зала

не было. Нет, не беден был граф, не беден. Столы стояли так, что

граф фон Мален, сидевший в центре главного, видел всех людей, которые были в зале. А гостей было под сотню. Два десятка лакеев

едва успевали носить кушанья и разливать вина.

Жареные поросята, печеные с травами бараны, голуби и

вальдшнепы, пироги, пироги, пироги. Волков уже не считал, сколько их было. Оленьи паштеты, паштеты из гусиных печенок.

Томленые кабаньи ноги, зайцы и куропатки.

И ко всему этому соусы: и белые, и красные, и острые, и винные, и

с чесноком, и из сливок. Было даже пять видов вин: красное двух

урожаев, белое, херес и портвейн. Самое плохое из этих вин было

изысканней, чем то, что покупал себе Волков.

А потом были фрукты и сладости. Сто лет кавалер не ел апельсинов

и гранатов. С тех пор, как подался с юга в гвардию.

И он почти не разговаривал, он в основном слушал, как говорит

Элеонора Августа. Она, кажется, знала всех людей, что были в зале, молодая женщина была умна и остра на язык. Она рассказала ему

обо всех гостях. Ну, конечно, о тех, что были достойны ее

внимания. Кавалер разглядывал присутствующих, и вдруг с тоской

понял, что он, кажется, единственный за столами, кто нацепил на

себя серебряную цепь. У всех остальных цепи были либо золотые, либо их не было вовсе. Он уже подумывал, как бы снять ее тайком

между переменами блюд.

Уж больно часто люди посматривали на него. Не из-за этой ли

простой и не очень дорогой цепи, которую носят, возможно, одни

бедные провинциалы. Или, может, смотрели они на него по

другому поводу. Может, потому, что по правую руку от графа сидел

старый епископ Малена, отец Теодор, а по левую руку графа сидел