— За что? — С испугом спросила девушка, деньги не брала.
— Да не бойся, ты, — произнес он, вкладывая деньги ей в руку, — это
за старание твое, за работу.
Он опять похлопал ее по заду. Зад у девицы был тощий.
— Спасибо, — сказала она.
Он отпустил ее, а она вдруг не ушла. Осталась стоять.
— Ну? — Удивился он, только что чуть не врывалась, а тут стоит.
— Люди в деревне говорят, что Бог вас послал, сначала думали, что
вы лютовать будете, а солдаты ваши будут буйствовать, что
барщиной да оброком изведете, а вы все в меру требуете, и
солдаты ваши смирны, вот и говорят, что никак Господь вас послал
нам за многотерпение наше. Говорят, что добрый вы.
— Далеко не добрый я, — вдруг сказал кавалер и засмеялся тихо, -
Длань Господня.
Мария не поняла его, стояла и смотрела удивленно. А он
продолжал ухмыляться:
— Ладно, иди, ложись.
Сам тоже встал не без труда из кресла и, тяжело хромая, пошел к
кровати, к Брунхильде. Очень она не любила, когда ее будили, злилась от этого, но он решил сейчас рискнуть. И заранее улыбался, собираясь слушать ругань красавицы.
Глава 14
Поутру много народу направлялось в город. Три телеги. Брат
Семион с Ёганом ехали к архитектору, сестра Тереза с детьми, еще
одна телега, и Брунхильде тоже. Она ни с кем в одной телеге ехать
не пожелал. Завалилась на перины госпожа, да и только. К тому же
была на Волкова зла и не хотела с ним даже говорить. Помимо всех
ехал в город и Брюнхвальд с двумя сыновьями.
Ехали они ставить лавку у восточных ворот города, чтобы торговать
сыром. Очень Карл Брюнхвальд был признателен Волкову, что тот
ему место для торговли выбил, и очень торопился начать дело.
Сыры-то у него уже скопились в изрядном количестве. Со всеми
телегами решил кавалер отправить Максимилиана. Пусть и молод, за то ответственен он был не по годам. Ему кавалер доверил десять
талеров на нужды сестры с племянниками и Брунхильды. Велел
ему деньги экономить. Чем, естественно, вызвал еще большую
злость красавицы.
Как они все уехали, так стало в доме тихо. Только одна Мария
готовила обед, да Сыч от безделья валялся на лавке.
Говорят, что дела сами не делаются, а тут вдруг прибежал
мальчишка со двора, что за скотом следил, глаза выпучил и кричит:
— Господин! Святой пришел, вас спрашивает.
— Святой? — Удивился Волков. — Что за святой?
— Святой человек, отшельник. — Продолжал кричать малец.
— Ну, зови его. — Вставал с лавки Сыч.
С тех пор, как они видели монаха, тот нисколько не разбогател. Был
все так же беден, на нем была все та же монашеская хламида, веревка вместо пояса, ужасные сандалии и торба за спиной.
— Благослови Бог дом этот. — Сказал он, низко кланяясь.
Тут же к нему кинулась Мария, упала на колени перед ним:
— Благословите, святой отец!
— Благословляю, дочка, — монах положил ей на голову руку и быстро
прочел короткую молитву.
Рукава его хламиды стары, но чисты, длинны, едва пальцы из них
торчат. Тут прибежал брат Ипполит, кланялся брату Бенедикту, целовал ему руку. А тот целовал его в щеки и говорил после:
— Все люди здешние благодарят Бога, что вы, брат мой, приехали
сюда, говорят, что вы во врачевании сведущи.
— Учился у великих врачевателей, — скромно отвечал молодой
монах.
— Да, уже наслышан, — улыбался ласково отшельник, — лечите
хорошо, а еще, что и роды тяжкие принимали недавно, причем и
плод жив, и роженица выжила. Так ли это?
— Так, святой отец, Бог милостив, выжила. — Ипполит был явно
польщен вниманием и похвалой отшельника.
Только Сыч ни о чем монаха не просил и не говорил ему ничего, смотрел своим внимательным колючим взглядом, словно изучал.
— Прошу вас к столу, — пригласил его Волков, когда они закончили с
благословениями и похвалами. — Не хотите ли отзавтракать? —
Свежий хлеб, окорок, молоко топленое, масло, мед и сыр.
— Ах, какие роскошества, как жаль, что я уже поел. — Говорил монах, скромно присаживаюсь на край лавки.
— Так давайте мы вам соберем еды с собой, святой отец. —
Предложил Волков.
— Ах, то было бы очень хорошо для меня, если бы вы дали мне
немного муки и проса. — Сказал монах, заметно стесняясь.
— Мария, — произнес кавалер, — собери святому отцу еды.
Девушка тут же кинулась к монаху и сама стянула с его плеч
котомку. Ушла собирать еду.
А брат Бенедикт вздохнул, как перед делом тяжким, и сказал:
— Пришел я к дому своему недавно, а там все следы и следы, и от
подков у дома, и на кладбище моем башмаки оттиснулись в земле.
Думаю, был тут кто-то. Сразу на вас подумал, может, дело у вас ко
мне, вот пришел узнать.
— Да, — сказал Волков, — волк задрал корову, мы пошли по следу, и
пришли к вашему дому, святой отец. А там след потеряли, стали
вокруг осматриваться, нашли ваше кладбище. Откуда у вас там
столько покойников?
— Так это все люди, что я за пять последних лет нашел. Кое-кто из
ближайших мест, а кто-то и пришлый был, неизвестный мне и без
имени. Отпевать их пришлось молитвой: «Их же имена извеси тебе, Господи, прими рабов твоих».
— А последняя могила? — Поинтересовался Сыч. — Мала она, там, кажется, ребенок.
— Истинно, там дева двенадцати лет, не более. Она с хутора
Волинга. У дороги в земле господина барона фон Деница хутор