Раубриттер (III. - Fidem)

- Ушел в толщу вод подобно библейскому чудовищу, как видите, оставив лишь разлившееся по поверхности маслянистое пятно. Погиб вместе с хозяином. Досадно, теперь уже никто не возьмется сказать, как он действовал и что из себя представлял. Как сумел обойти рыцарскую защиту. Может, это и справедливо, а? Ответы, которые дают демоны, редко приносят радость.

«Вопящий Ангел» больше не походил на исполненную ярости боевую машину. Теперь это было неподвижное изваяние из щербатого обожженного металла, возвышающееся на краю монастырской башни. Изваяние, внутри которого сейчас, должно быть, скорчился, подвывая от ужаса и предчувствий, гниющий ком плоти, именовавший себя прежде приором Герардом.

Гримберт не знал, как накажет его капитул Ордена за Грауштейнское Чудо, но не сомневался в том, что тот проявит недюжинную изобретательность, свойственную святошам в Рачьей войне. На счет этого у него было много предположений, в высшей степени заманчивых и стимулирующих воображение.

Быть может, его наградят прогрессирующей формой фибродисплазии, которая подвергнет его и без того изувеченное тело мучительной кальцинации, превращая соединительные ткани и мышцы в сплошную бесконечно разрастающуюся кость – пока та не начнет рвать остатки покровов, вырываясь наружу, навеки заточая умирающего приора в сплошной костяной экзоскелет.

А может, в его ткани внедрят сотни раковых клеток, обеспечив их питательным раствором и стимулирующими гормонами. Сотни внутренних чудовищ начнут заживо рвать приора Герарда, точно волчья стая, превращая его в одну огромную, исходящую кровью, язву.

Или же его наградят каким-нибудь сложным аутоиммунным заболеванием из тех, что штучно создаются Святым Престолом в удаленных от мира монастыря – одним из тех, которые заставляют антитела остервенеть в припадке неуемного голода, атакуя клетки собственного тела, отчего то пожирает само себе, захлебываясь в лимфе и продуктах распада тканей.

Гримберт не знал, какую пытку выберет для приора Герарда Святой Престол, но очень хотел представить ее себе во всех подробностях.

Правильно говорят святоши, самоуверенность – это могильный камень всех устремлений. И чем крупнее игра, тем больше шансов, что этот камень размозжит твои кости. Шварцрабэ тоже самоуверенно полагал, что может бесконечно поднимать ставку, но вот он – превратившийся в расползающееся по воде масляное пятно, вместе со всеми его хитростями, амбициями и устремлениями. По сути, подумал Гримберт с колючей усмешкой, Шварцрабэ тоже погубило чудо, пусть и не то, которое он пытался сотворить. Какова была вероятность того, что два года назад в лесу я повстречаю именно того человека, чью личину он решил присвоить? В империи тысячи рыцарей, но карты сошлись именно так – к несчастью для него.

- Бедный малый, - пробормотал он, заставляя «Серого Судьи» отвернуться от Сарматского океана, - Мне он в некотором смысле даже нравился. Но он сделал ошибку, которую часто совершают неопытные шулера. Сел играть с судьбой.

Томаш встретил его слова тяжелым кивком «Жнеца».

- А судьба всегда играет, как старая сука.

В невыразительном голосе Ягеллона послышалось нечто вроде усмешки.

- Вечно забывает карты в рукаве.

Рыцари негромко засмеялись, мгновением позже к ним присоединился и Гримберт. На смену напряженным боевым позам, подготовленным к отдаче орудий пришли более расслабленные, да и сами орудия давно смотрели вниз в походном режиме. Однако этот смех почему-то не родил внутри Гримберта облегчения, напротив, задребезжал в тончайшей электросети нервной системы, рождая внутри тревожный треск. Это было похоже на внутренний зуммер «Серого Судьи», предупреждающий об опасности.

Но опасности не было. Гримберт машинально проверил радиационный фон и состав воздуха в кабине – ничего угрожающего. Изнуренный передозировкой ацетилхолина мозг, похожий на разварившееся тряпье в костяной чаще, отчаянно отказывался трактовать сообщаемые ему тревожные сигналы. Гримберт дрожащей рукой провел по покрытому коркой из пота и грязи лицу.

Переутомление. Просто сильнейшее нервное переутомление. Надо как можно скорее покинуть эту обитель серого камня и больше никогда не вспоминать о ней. Месть свершилась, свершилась так, как и должна была, если его что-то и гнетет, так это кислотные ожоги, оставленные его собственной совестью. Через какое-то время они зарубцуются и покроются нечувствительной коркой, а там…

Судьба… старая сука… карты в рукаве…

Он вдруг ощутил себя так, будто по его венам вместо крови потек жидкий азот. В горле еще продолжал трещать смех, а внутренности уже обожгло ослепительной истиной, распахнувшейся вдруг тысячей пастей с бритвенно-острыми зубами. Измочаленный в кашу мозг отчаянно пытался поспеть, но походил на барахлящий компьютер, захлебывающийся в каскадах неправильно заданных команд.

Судьба… Карты… Сука…

Арбория.

Это слово оказалось крохотным ключом, отпирающим ледяную бездну.

Ягеллон и Томаш внезапно перестали смеяться. Возможно… С мучительным, точно тишина перед разрывом снаряда, опозданием Гримберт сообразил, что произнес последнее слово вслух.

- Арбория.