Раубриттер (III. - Fidem)

- Что?

- Похлебка по-Арборийски. Вы были там, оба. Так ведь? Среди прочих раубриттеров.

- Что вы такое несете, сир Гризео?

- Неопытные шулера часто совершают эту ошибку – садятся играть с судьбой. Не зная о том, что судьба – это старая сука, она вечно забывает карты в рукаве.

«Ржавый Жнец» и «Варахиил» едва качнулись друг на встречу другу. Будь они людьми, это походило бы на неуверенное переглядывание.

- Просто старая поговорка, - хмыкнул Ягеллон, - Мы просто продолжили ее, только и всего. В чем дело?

- Это не очень старая поговорка, - тихо произнес Гримберт, - Ее придумал я на совете, который собрал сенешаль. Вы были там. Вы слышали ее за несколько часов до штурма Арбории, разве не так? Но вы сказали, что никогда не имели дело с лангобардами.

Он услышал тяжелый гул – это сервоприводы «Вопящего Ангела» развернули его лицом к «Серому Судье». В хлюпающем голосе приора Герард Гримберту послышалось что-то вроде благоговейного удивления.

- Гримберт? Маркграф Гримберт? Это вы?

Он попятился. «Серый Судья» отреагировал на непроизвольный мысленный импульс хозяина, механически сместив точку опоры.

Смех приора Герарда звучал так, будто ему в глотку влили расплавленный свинец. Но он смеялся бесконечно долго, и все это время Гримберт пытался восстановить контроль над собственными мыслями, обратившимися вдруг клубком из хаотично свернутых и полыхающих разрядами проводов.

Арбория. Лангобарды. Томаш и Ягеллон. Приор. Снова лангобарды. «Керржес». Ему вдруг отчаянно захотелось лишиться сознания. На короткий миг погрузить мозг в блаженную темноту, обесточить все эти провода, подающие в мозг путанные бессмысленные сигналы.

Как давно он спал по-настоящему? Когда вытаскивал из головы нейроштифты?

Проклятая самоуверенность. Вот и Берхард говорил. Судьба, старая сука…

- Маркграф Туринский. Гримберт. Паук, - гнилой рот приора Гримберта, казалось, ласкал эти слова, обсасывая, точно сладкие кости, - Как удивительно встретить вас здесь, так далеко от своих родовых владений. С каких пор вам стал не мил Турин с его сладкими виноградниками? Что заставило отправиться в эти не благодатные северные земли?

- Паломничество, - с вызовом ответил Гримберт, - Но, кажется, я уже увидел все, что собирался.

- Мне отрадно, что вы посетили мой монастырь. Как вам чудо?

- Такое же зловонное, как вы сами.

- Паук… - это слово родило во рту приора лязг смыкающегося металла, - Все такой же самоуверенный и самовлюбленный, как прежде. Погрязший в гордыне грешник, лишившийся своей золотой брони. Жаль, я не могу заглянуть сейчас тебе в глаза. В последний раз, когда мы виделись, это было не трудно – они лежали на подносе.

Он не боится, понял Гримберт. Партия где-то не сошлась. Поверженный и раздавленный проигрышем приор Герард говорил так, будто искренне наслаждался своим положением. Будто и не проиграл. Будто Грауштейн стал для него не могильной плитой, а полем выигранного боя.

Будто…

Он вдруг понял, что именно вызывает в нем безотчетную тревогу, теребящую гудящие от напряжения нервы. Не слизкое бормотание гниющих губ. Не яростное, исполненное искренней ненависти, дыхание приора. А то молчание, с которым «Ржавый Жнец» и «Варахиил» встали напротив «Вопящего Ангела», спиной к нему. Не так, как становятся противники – скорее, как преданные слуги, защищающие хозяина броней. Как будто трехдюймовки «Судьи» могли представлять для него хоть какую-то угрозу…

- Никогда бы не подумал, что за неказистой серой броней может скрываться твое лицо, - скрепы, держащие лицо приора Герарда единым целым, вновь лязгнули, - Настоящее чудо. Вновь чудо. В последнее время вокруг сделалось слишком много чудес, ты так не считаешь?

Гримберт отступил еще на шаг, мысленно пытаясь вспомнить, где начинаются ступени башни.

- Это проклятое чудо сотворил ты, приор!

- Знаешь, когда-то я думал, что чудо – это сошествие духа Господнего. Испытание или же ответ. А может, вопрос, обращенный к чему-то в твоей душе. Что природа чуда непостижима в принципе. В силах ли человек, глядя на инъекционный сосуд, постичь, какие химические реакции его содержимое запустит в теле? Дураки считают, что чудо – это вернувшееся зрение или пропавшие с задницы чирьи. Или истекающие благовонными маслами конечности в хрустальных ларцах. Я не уставал твердить, что это не так. Сотни, тысячи проповедей за эти годы. Ум – это не тот инструмент, что нужен для постижения чуда, потому что чудо адресовано не уму, а душе. Оно может быть сладким медом, кислым вином или горькой хинной – только Господь знает, что именно твоей душе нужно сейчас. Поэтому и принимать чудо стоит не с мерками и весами, вычисляя, сколь сильно оно нарушает привычные нам законы бытия, а с христианским смирением и искренней благодарностью. Так я говорил раньше, пока не понял, что такое чудо на самом деле. Пока не столкнулся с ним сам.