– Какую помощь вы оказывали региону?
– Мы проводили работу. Мы старались успокоить напряжение, которое там возникло. Вы себе этих людей не представляете, а я их хорошо знал. Вы представляете себе, что чувствует отец семейства, если узнает такое про своего сына? Убивает просто, и всё. Вот они и убивали.
– А вы-то что могли с этим сделать?
– Разговаривали мы.
– С отцами?
– Нет, ну с отцами бессмысленно было говорить. С матерями говорили, женщины мягче там. С парнями этими говорили. Старались их увещевать. Нам надо было очистить регион. Любыми способами.
– Вы пытались их изменить? Наставить на путь истинный? Заставить их не быть геями?
– Изменить там иной раз мало что изменишь. Но можно уговорить быть аккуратнее, не подставляться, смирять себя – тоже, конечно, важная практика. Я говорил и продолжаю говорить: это было безнравственное действие – и разглашать эту информацию в регионах, и потом лезть журналистам в регион…
– Какую информацию?
– Да о браках этих, просто о самих случаях… Кому хаханьки, а кому вся жизнь на кону. Народ очень тяжелый. Я говорю же, на вилы могли поднять. Кому это надо? У всего мирового сообщества на виду.
– Ваша деятельность имела успех? Вы кого-то смогли переубедить?
– Мало кого. Процент был низкий, в корень зрите. Но там ситуация далеко зашла. Тогда мы крепко задумались. Пожар назревал. Пресса вся стояла на ушах, то и дело туда лезли, ублюдки непрошеные. Тогда мы вспомнили нашу старую практику. Я был как мозговой центр. Тимур мне сказал: проблему надо решать системно. Я поднапрягся и выдал вариант. Надо парней оттуда вывозить, я сказал. Просто очаги напряжения гасить. Любой ценой.
– Вывозить куда?
– Это был следующий вопрос. Я сперва думал поднять наши старые схемы. Потом понял: какое там! Все изменилось, страна изменилась, мир весь изменился кардинально. Схемы надо было придумать новые. Было ясно, что опять нам нельзя располагать большими ресурсами, в смысле, человеческими. Там нужен был узкий круг самых верных, самых надежных. Нам нужен был человек в Ингушетии, человек в Москве и пара человек в разных посольствах. Схема была такая: вывозим сначала в Магас, оттуда переправляем документы в Москву, в ту минуту, как они готовы, – перевозим парней в Москву, оттуда в тот же день отправляем дальше.
– Дальше – это куда?
– В Германию. По большей части в Германию.
– Что значит – документы готовы? Вы делали им визы?
– Да.
– Какие именно?
– Самые обычные, туристические. Ничего большего.
– Вы переправляли этих молодых людей в Германию – и как, вы предполагали, дальше должна развиваться их судьба? Они приезжали с туристической визой – что они должны были делать там дальше? Где жить?
– Это уже была не наша проблема. Знаете, когда речь идет о жизни и смерти, тут особенно не до капризов. Мы делали, что могли. Дальше был вопрос уже к ним. Жить хочешь – придумаешь.
– Как оформлялись эти ваши услуги? С кем вы вели переговоры?
– Переговоры вели с зажиточными семьями: вы же понимаете, что все это стоило денег – и скорость, и конспирация, и риски. Зажиточными и, я бы сказал, чуть более… чуть менее… с более лояльными. С теми родителями, которые были готовы платить.
– Сколько стоила эта услуга?
– Точные цифры я вам не назову – зона, знаете, не лучшее место для сохранения памяти. Это все есть в моем деле, можете посмотреть, материалы в доступности.
– По крайней мере, из чего складывалась эта сумма?
– Стоимость билетов, перелеты, переезды, скоростное оформление документов, наш процент.
– Высокий?
– За сохранение жизни? И риски, которые мы на себя брали? Соразмерный.
А готовность платить тут – это не только вопрос финансовый. Это и определенная мягкость по отношению к своему ребенку, и готовность купить ему возможность жить – в обмен на то, чтобы никогда его больше не увидеть, – но в то же время это гигантский риск. И не все были готовы на него идти. У нас были случаи, когда договоренности срывались. Именно потому, что люди в последний момент отказывались – боялись, что об этом узнают. Тут уже мы оказывались в тяжелом положении. Если ты оказываешь такую услугу и все идет по плану, тут тебе все гарантии твоей уже безопасности. Мы могли точно быть уверены, что конфиденциальность обеспечена. А если договоренность сорвалась?
– Как вы обеспечивали свою безопасность?