Раунд. Оптический роман

– Не первый день на свете живу. И тогда не первый день жил. Это было начало конца. Проводили когда Сашку в аэропорт… я поехал с ней, но вести попросил водителя. Тоже долго думал, не хотел лишних людей рядом, проще было бы самому за руль сесть, но у меня слезы льют, как тут сядешь. Простились… «Ну ладно, говорит, папа, что ты как на похоронах?» Папа. Поехал я из Шереметьева на работу, пришел домой в семь утра. Жена не спит. Я ей говорю: «Давай, Наталья, разводиться. Зачем нам вместе быть дальше?»

– Но вы не развелись?

– Не развелся… Она мне говорит: «А какой смысл? Видеться мы и так не видимся. Давай уж не рушить». Даже не удивилась, не огорчилась, а так просто трезво рассудила. Ну я и подумал, что в самом деле.

– Как дальше строились ваша жизнь и жизнь вашей дочери?

– Сашка стала там планомерно делать карьеру. В Москву она с тех пор приезжала… ну, считаные разы. На юбилей бабушки как-то вдруг приехала сюрпризом, тещи моей. Девяносто лет все-таки. Сидим за столом в ресторане, вдруг появляется… Простите. Это трудно все вспоминать. Можем выключить камеру?

– Нет. Но вы помолчите, отдохните, если нужно.

– Жесткие у вас правила. Мне казалось, что меня жизнь уже достаточно наказала.

– Я здесь не для того, чтобы вас наказывать.

– А так не скажешь. Ну что говорить: мало Сашка приезжала. Я на своей шкуре прочувствовал величие прогресса, если торжественно говорить. Сначала звонки эти телефонные, мученье одно – связь рвется, а если и не рвется… Потом карточки появились для телефонных звонков. Ну и потом уже скайп. Но говорить-то, о чем говорить? Ну и до какого-то момента мы к ней ездили…

– До какого-то – это до санкций, вы имеете в виду?

– До санкций… До санкций тоже… Слушайте, Тамара, вы же знаете всю эту историю. Вы же… Вам обязательно нужно, чтобы я сейчас вам снова-здорово все рассказывал?

– Да.

– Я понял. Ну что, долго ли, коротко – прошли наши элитные нулевые. Работа шла, проценты с бизнеса капали. Могли мы к ней ездить? Она там по всему миру уже стала известная – я говорю, с физикой у нее всегда было хорошо. Одно, второе, магистратура. Но мы знаете как ездили? Мы приедем – жене еще ничего, есть чем заняться. А я – как дебил какой-то: Сашенька, Сашенька – а говорить-то нам не о чем. В учебных делах ее я ничего не понимаю. Про другое говорить – каждый раз как на минном поле. И снова она ничего не возражает, не спорит, смотрит как на больного, и все. Я сам тоже… Ну вот раз она меня спросила – это мы во Франции были, на Лазурном берегу. Она к нам приехала из Тулузы, коллоквиум там у нее был или что. И вот мы сидим вечером на закате. В ресторане каком-то. Вино розовое. И такое чувство, что все вроде хорошо. Семья. И даже я не думаю, что там у нее с личной жизнью, мужики какие-то… что-то такое там было, было немало, она от нас это закрывала, я только благодарен был. Жена что-то ее там спрашивала… мол, когда внуки… ну и получала за это, соответственно. А тут мы сидим, значит, и тут вдруг она мне говорит: «Отец, расскажи мне про свою работу. Чем ты занимаешься?» Я, мало сказать, опешил. Говорю: «Ладно, Сань, это все неважные дела. Семья отдельно, работа отдельно. Золотое правило». Она на это: «М-м, ясно. Ну и про девяностые ты тоже не будешь рассказывать?» Я чего-то промекал. «Ну понятно». И всё. Больше мы к этому разговору не возвращались. Золотое правило… Так и не поговорили. Жрал себя поедом потом.

– Вы готовы были ее посвящать в подробности?

– Да ну вы что. Наплел бы чего, надо было наплести. Хоть разговор был бы. Последний.

– Последний?

– В августе 14-го года, как вы понимаете, я лишился возможности выездов за границу.

– Ваша дочь не приезжала больше в Россию?

– Дочь? Не приезжала. Рассказывать дальше? Давайте перерыв?

– Хорошо, давайте прервемся.

Камера идет. Тамара запретила ее выключать. Чай, нитроглицерин, сигарета.

– К концу 15-го года мне поручили особо секретное дело. Это опять Тимур мне позвонил и вызвал на встречу. Он сказал: в нашем регионе опять проблемы. Я, честно сказать, знать не знал, что там в нашем так называемом регионе. Тимур говорит: «Сергей, там проблемы. Ты знаешь, регион сложный. Тут по всей Европе однополые браки легализовывают, а там сам представляешь, что делается. Люди об этом узнаю́т, люди сами про себя начинают иметь идеи всякие. Мы на официальном уровне нашу позицию разъяснили: Россия – страна огромная, люди разные, где примут, а где на вилы поднимут. Но уже волна пошла. Парни молодые там… решают про себя всякое… А потом их старшие братья убивают. Надо разбираться с ситуацией. Кто может? Мы можем. У нас опыт и знание специфики».

– В чем заключалась ваша помощь? Как вы могли помочь?

– Мы могли урегулировать обстановку. Мы стали туда ездить, разведывать ситуацию. К сожалению, мы поздновато спохватились – это все разнюхали журналисты и стали поднимать хай. Это все, с моей точки зрения, было совершенно безнравственно. И до сих пор так думаю.

– Что вы имеете в виду?

– Ну вот какой прок от хая? Вы мне скажите? Только привлекать внимание, только имя себе делать, а региону помощи никакой.