Равенсбрюк. Жизнь вопреки

Помимо того, женщины пытались сохранить в лагере те гендерные роли, которые имели в обществе до попадания в Равенсбрюк. Характерным примером проявления роли домохозяйки являлось написание и обсуждение рецептов различных блюд, имевшие место вопреки опасности жестокого наказания и трудностей в добывании бумаги и пишущих средств[402]. Эти рецепты также поддерживали чувство женственности узниц, помогая реконструировать свое прошлое и мечтать о будущем.

Умение организовать домашнее хозяйство, то есть сэкономить пищу, содержать одежду чистой, бороться с инфекционными заболеваниями, облегчало создание внутри лагерных категорий микрогрупп, которые у женщин, в отличие от мужчин-заключенных, были в большей степени похожи на «семьи»[403]. Такие микрогруппы, основывавшиеся на различных принципах – кровном родстве, общей национальности, долагерной дружбе, политических взглядах, вере и т. д.[404], являлись одним из основных условий выживания в концентрационном лагере, способом сохранения групповой идентичности и противостояния атомизации индивидов.

Безусловно, отношения, возникавшие в лагерных «семьях», носили в основном платонический – дружеский или родственный характер, тем не менее достаточно широко были распространены и лесбийские сексуальные контакты. Причем они имели место не только в среде якобы асоциальных женщин, но и в других лагерных группах[405], а также между так называемой лагерной «элитой» и узницами[406]. Бывшая узница Равенсбрюка, полька В. Полтавска, оказавшись в одном блоке с так называемыми асоциальными, впервые в жизни увидела лесбийство. Она не могла раздеться перед сном, стесняясь, так как многие из женщин наблюдали за ее наготой. В своих мемуарах она писала, что женщины, выполнявшие роль мужчин в лесбийских парах, соответствующим образом одевались, делали прически и даже имитировали мужской тембр голоса[407]. В дальнейшем многие узницы предлагали ей подобные отношения, от которых она отказывалась, однако данная ситуация удручала ее еще более, чем голод и тяжелый физический труд[408]. В то же время интимные связи с эсэсовцами и лесбийство могли не только в какой-то мере являться путем противостояния процессу разрушения женской идентичности, но и способом получения дополнительных материальных преимуществ – одежды, еды и т. д. Кроме того, лесбийские связи могли быть закономерным итогом отсутствия в течение многих лет психологической и физиологической любви со стороны мужчин[409].

Особое место в жизни узниц занимали дети, которые рождались в Равенсбрюке, привозились в лагерь или оставались на свободе. Направление беременных женщин в концентрационные лагеря было запрещено. Нацистский приказ от 6 мая 1943 г. подтверждал этот запрет, основываясь на том факте, что в концентрационных лагерях не было специальных условий для принятия родов[410]. Женщины должны были проверяться врачами не только на наличие венерических заболеваний, но и на беременность. Как отмечала немецкая исследовательница Б. Павелке, некоторых женщин, у которых при подобном долагерном обследовании был установлен факт беременности, направляли в больницу в Темплине и только потом в Равенсбрюк[411]. Если же роды происходили в самом лагере, в так называемом ревире – лагерной больнице, то, по свидетельствам бывших заключенных, узницам либо делали принудительный аборт, либо врачи убивали детей сразу после рождения[412]. Немецкая коммунистка Ш. Мюллер описывала один из примеров подобной жестокости: «Вдруг входит старшая медсестра с новорожденным на руках. Истопница распахивает дверцу топки и медсестра, бросив в топку сучившего ручками и ножками младенца, молча поворачивается и уходит. У меня сердце остановилось от ужаса, а та истопница равнодушно говорит: «Ты что так смотришь? Она это часто делает»[413].

Тем не менее в связи с частичным уменьшением количества гетто на Востоке, а также после Варшавского восстания в Равенсбрюк прибывало все большее количество беременных женщин. В итоге в сентябре 1944 г. в лагере начал функционировать так называемый блок для родов. Именно там находилась специальная книга, фиксировавшая новорожденных-заключенных, в которой вплоть до апреля 1945 г. – месяца освобождения Равенсбрюка – было зафиксировано 560 детей[414].