Равенсбрюк. Жизнь вопреки

И. И Вы в Равенсбрюке, получается, после этого месяца карантина еще какое-то время, а потом вас отправляют в Нойбранденбург.

Р. Там несколько лет назад я была, на месте концлагеря. Ну что там можно увидеть. Конечно, это, притом там, видимо, был историк, ему было интересно. Это может, понимаете, это может только тот человек, который был в том месте, знать. Есть иногда малейший нюанс, который знает только человек, который был там. Вот он, значит, мне говорит: «Вот скажите, где были ворота, вот куда вы входили?» И я ему сказала, здесь было двое ворот. Одни, куда мы входили, а вот с этой стороны, он как бы с горки так шел, были для мастеров. Вот был среди них мастер Ланг, как мы знали. Это был обермайстер. Ну, это зверюга был. Вы знаете, когда он шел оттуда, из своих ворот, он такой высокий был, и всегда разлеталась его одежда так. Он был зверюга настоящий.

И. И сколько ему лет примерно было?

Р. Ну, мне сейчас сложно сказать, но лет сорок пять, вот так. Вот вам два разных человека: этот мастер просто, который оставлял нам газету или бумажку, чтобы мы имели, на чем писать. Он большего не мог, потому что он знал, что он также… У нас же был случай тоже, когда одна из надзирательниц, несмотря на этих зверей, одна из надзирательниц не могла выдержать, и вот эта проволока, в Бранденбурге так же было, только там, в Равенсбрюке, была стена, а это была просто проволока, вот так же была протянута. И одна из надзирательниц не выдержала наших пыток и бросилась на эту проволоку. Ее же наши заключенные, притом наша русская женщина, оторвала буквально, спасла ее, но она стала такой же заключенной, как и мы. Понимаете, вот возьмите, у меня прекрасный друг, Бербель Шиндлер-Зефков[755]. Может быть, вы слышали и знаете, да. Это прекрасный человек, она сюда приезжала, она знакома и с дочерью, и с внуком. Является, она считается генеральным секретарем в комитете. Ее отец был антифашист, и памятник ему в Берлине стоит. Так что еще и еще раз говорю, никогда нельзя рассматривать человека через нацию, а именно как человека.

И. А вот эта ауфзеерка, надзирательница, которая бросилась на колючую проволоку, судьба ее вам неизвестна?

Р. Мне так сложно, конечно, сказать, ведь мы же жили, это, знаете, сейчас трудно представить. Мы даже боялись иногда, то есть не иногда – это точно, мы даже боялись в анкете писать, что кто-то за границей. Или же возьмите, мне было тяжело после смерти мужа, тяжело просто материально, и сестра мужа сказала: «Мы Лилю возьмем к себе, дочь, а ты поезжай». Меня пригласили в качестве переводчицы работать в нашей воинской части в Германии. Это уже 1954 год. Определили и оклад, и должность, и город, в котором я должна быть. «А по месту работы зайдите в органы, сдайте документы только». И сидел оперативник. Я ему принесла все документы, а он говорит: «Мне еще нужно брачное свидетельство». – «А зачем? – я говорю. – Я вам принесла о смерти мужа». – «Нет, принесите мне и брачное свидетельство». Принесла. Написано Илья Абрамович. «А кто вам вообще сказал, что нам переводчики нужны?» Таков был ответ сразу. Так что мы ведь долгие годы вообще никому ничего… Мне-то скрывать нечего было, наоборот, командование, я жила за городом, командование написало просьбу в Моссовет, учитывая все мое прошлое, предоставить мне, как работающей в Московском военном округе, предоставить мне жилплощадь в Москве. Мне предоставили генеральскую площадь. Вот такие вот, подонки бывают, простите, пожалуйста. Я когда пошла прописываться, начальник милиции смотрит мой документ и говорит: «Вы знаете, я сколько лет работаю, всю жизнь работаю в органах, я ни разу еще не видел такого постановления». Однако этот так. Потом мне пришлось поменять эту квартиру на эту и на двухкомнатную квартиру для дочери. Я наговорила вам то, что не должно в программу входить (улыбается). Так что лучше задавайте вопросы.

И. Тогда вернемся к лагерю, к Нойбранденбургу. Как вообще проходил рабочий день? Опишите. Вот аппель – проверка с утра, а дальше? Как распорядок дня строился?

Р. Дальше, ну я не буду описывать вам этот завтрак так называемый. Эрзац-кофе, дай Бог его вам никогда не знать, и какая-то еда была незначительная. И все, таким же строем отправлялись вниз, под землю, в этот завод, работать 12 часов.

И. На какой же он глубине находился под землей?

Р. Ну, вы представляете, там же и машины должны были стоять. В высоту мне трудно сказать, но…

И. То есть вы пешком, по проходу…

Р. Да, в этом же, на этой же территории, вот так же шли, такой же шеренгой. Он недалеко, ну метров 50 от бараков был.

И. А когда вы прибыли, он уже был готов? То есть его сами заключенные строили?

Р. Нет, когда я уже туда поступила, он уже был готов. Там уже стояли эти машины.

И. И Вы спускались туда, и собственно, по большому счету, целый день работали…

Р. 12 часов.

И. 12 часов.

Р. Потом приходила другая смена.

И. И после 12 часов вы шли в бараки?