Равноденствия. Новая мистическая волна

Уже дома я поведал Бабушке о дневных «безделицах»… Из любопытства, желая увидеть, как злятся её глаза (какими их, сколько помню, никак не мог застать. Они вообще никогда не выражали живое — как стеклянные, без устали глядели сквозь всё и вся, в Пустоту, прямо в лицо своего Далёкого Бога). Но она даже не взглянула на меня, смотрю — в очах воздух. Только замурлыкала мечтательно, что «каждый имеет право видеть своего Бога таким, каким тот ему приглянется».

— Да что, если он не кажет лик свой?..

— Дай время, укажет тебе лежбище своё, — уверенно закивала Бабушка.

— Ба, а вдруг это просто сон?..

— А хоть почиваешь, пусть и по-болезности, — кудахтала она, — Боги просто так на землю не сходят. — И ни с того ни с сего добавила: — «А что до образов — то в тебе Божье осязание заговорило. Хоть ноготь отрежь, он всё одно — Богов, и ресница — ЕГО, куда ни упади, ею и останется. Неуж Владыка её устыдится? Всё есмь Изначальное Одно — то, что разлагается, и то, что благоухает. Какой бы требухой ни окормлялась. Чёрное… Красное… А вместе-то они без цвета, без радуги… Лучше б или и не совокупиться вовсе. Но такой иероглиф в Небе записан: всё Одно. И Яхгил и Его гниение. Да-ааа…

…А что за Яхгил Неведомый? Бабушка толком объяснить не могла. Может, то Ангел был? Тот самый, жж-жур-рчащий…

„Дети сладчайшего плода, утробники Сливового Древа. Случайности силы и Познания, за которое надо платить, и они готовы… Смеющиеся Верой и Плачущие Существованием“.

Я никак не мог понять: что у Бабушки за религия, с каким таким Всевышним?.. А когда спросил её по наивности: „Ба, а кто твой Бог?“ — она лишь рассмеялась горько: „А он у меня Прозрачный!..“

Набожностью Бабушка никого не стращала, но глубоко верила в Бога своего Прозрачного. Только в какого именно, сложно было разобраться: в Навруз она стряпала ржаные лепёшки, а на Рождество — пряники-журавушки.

„Нет, не их представлял Он себе, „подосиновиков“, других — наивных простотой до развесёло-непритязательных. А эти чада иные, дальновидно превзошедшие Пространство божественными претензиями за необходимое“.

— Ба, ты и Рождество Иисусово отмечаешь?..

— В этот день-то ведь жёлтый Дракон народился… Как молния ударила в Огородную Звезду… Яхх-хи-ии… — отрешённо бормотала она.

Да что там говорить… И субботу она любила. Лила в то утро за порог козье молоко. (Зачем только?)

— Бабушка, разве же ты еврейка?..

— Нее-ее. Сегодня время Вэньчан, а на закате уж другое время подойдёт… К самому Порогу… Его надо ублажать да остерегаться. И кошкам в радость…

А ну как из Сумеречности бытийной во Тьму Души по образам скакать! — Силу надобно.

…В общем, древняя была женщина, может, оттого выражалась иносказательно, всё о каких-то червях толковала бездетных… Любила Ба звёзды и свой огород, да и нас, пожалуй… В некотором роде… В медных алтайских тазах варенье из слив творила, пальчики оближешь! — прозрачное, как её затаившийся Бог, что стучался в наши сердца плодоносной веткой мирабели. И всё цвело, к чему она прикасалась, словно пальцы были елеем чудотворным помазаны.

„Он зрил карнавал масок: как кофейные личины погружались на Богово дно. Под пионово-роскошные вседозволительные бунтарства — обезумевших Небесных ледников, ангело-льдинок, обескровленных вишен… Да меж всех карамельных игрищ-салатовых, да по-елейному, плодовито сочащихся всеядными Богами с подлистных кружев-хитросплетений-увещеваний… Ведь не кара же?..“

Однажды Бабушка начертила сажей на блёклой кошме дерево. Эдакое разлапистое, а в каждом углу — по чужестранному символу. Помню, я всё что-то выспрашивал, а Ба тихонько курлыкала в ответ: „Это „вода“… Вот „камень“… А сие есмь СМЕРТЬ и ЕЁ СОБАЧЬИ СЛЁЗЫ… Яхх-хх-тт!..“ А потом называла имена, неслыханные и диковинные, втолковывая нам про Великих Предков. Мы с Лёнчиком аж дыхание затаили. Лишь Волька, внучатый её племянник, вылупил зенки озорные и, расхохотавшись не к месту, вдруг сиганул через забор, где ждала его уже разнеженная деваха…

Я мельком взглянул на Бабушку и в первый раз за всё время заметил: в её взорванных тоской очах убогими козлятами прыгают искорки нежности… да достань их поди… А она не пойми с чего ласково так говорит в сторону Волькину: „То Смерть пришла, тебя испытует. Ну да ничего… Быть тебе с этой самой поры Проклятым Богами на исполнение их промыслов красных“.