Но Волька её уже не слышал, увлекаемый от дома разнеженной развратными надеждами вульгарной девицей. И всё это случилось ещё до похода в Сосновники.
Целое лето Бабушка кормила нас легендами о славном Императоре Чу. О том, как „не снимал он во сне башмаков, лишь потому, что цвета они были красного, угодного Богам“. Оттого и правил крепко да народу был угоден, что единственно, по нраву пришлись Богам башмаки его». Вообще, Ба послушать, так до самого нашего околотка в стародавние времена Императорский Двор простирался. До того лишь места, где раскинулось дерево мирабели. И добавляла суетливо, озираясь по-сторонам: «Оно потому так и вымахало, что вскормлено кровию бойцов. Так и есть. Цзы Жань… Цзы Жань… Всё из-за Великой Естественности». А мы, дети, доверчиво кивали. Проверишь разве? Может, и правда всё так и было…
Время, свободное от того, чтобы возделывать наше пластилиновое сознание, Бабушка отдавала умащиванию огорода. До изнеможения, до последних уползающих за горизонт членистоногих лучей, что искоса посматривали за её трудами откуда-то исподлобья Небес. Несмотря ни на что, огородец был скуден. А Ба ворчала под нос: «Прочь, Бездетные! Соглядатство ни к чему ваше…» — и грозила светилу пальцем. Но слива и впрямь была хороша, только она казалась вещью-в-себе и бабушкиных забот чуралась.
«Ба, ну чего ты так много работаешь», — приставали мы с Лёнчиком: «Всё равно ведь ничего не растёт…»
На что она как-то раз предложила сыграть в Следы. «Ага! Давай, давай!» — зашумели мы наперебой с Лёнчиком, подавив в себе недоумение: «А как это?..» Позднее оказалось, что в Следы играют даже Боги, но какое это имело значение тогда…
«Ступайте босыми ножками по земле. Чьих отметин отсюда до сливы больше окажется — тот и выиграл».
Тут уж мы с Лёнькой пыжились как могли. А как дошли до дерева, Бабушка, вместо того чтобы считать ножки-печатки, пригнувшуюся ветку отчленила да и замела всё одним махом: «Яхх-хии!..» А во мне вдруг что-то сжалось: «И не жалко ей…»
«Ну, — говорит, — победило Древо Судеб». Мы так и сели. А Ба возьми и скажи: «Из двух Противников порою Третий победителем выходит, со своей потаённой Игрой» — и улыбнулась так: хитро-хитро, одной головой наклонённой. А глаза пус-ты-ыы-е… — опять на своего Бога любуется. А мне подумалось, каким-то нехорошим предчувствием: «Выпьет он из неё всю кровь…» А в голове юлил навязчивый волчок: «…Боги просто так на землю не сходят…»
…Бабушка разгребла землю ладонями. «Вот, богатыри, — показала нам Ба следы „бесчинств“, — вроде отметин-то как и не было, а траве да червям „на орехи“ досталось. Потому, что вы да я орудием сердце земляное рыхлите. Оно-то поболит-поболит да и даст всходы. За Красным Зерном уход надобен».
На что Лёнчик пытался растерянно возразить: «Так мы же того не хотели…»
Но Ба была непреклонна: «Вот и я здесь не огород вскапываю!..» — и засмеялась, пронзительно и обречённо.
Соседи нашу Ба обходили стороной, за то лишь, что «не от мира сего» она им казалась. Заметят — моргнут и… нырк в хатку пугливо. Кроме старика одного, которого все в округе считали беспамятным: «Неча, мол, днями без продыху куролесить по дворам с колотушкою…» А старик им вещал, что вроде как «Судный День на Пороге».
Безумный своими затаёнными инструментами вестник был единственным из близживущих, кто всегда глядел Бабушке прямо в лицо. Глаза в глаза… И тогда его Пустота и Прозрачность её встречались друг в друге. А затем, переплетаясь, тянули унылую-супружнюю песнь о Конце всех Времён.
Иногда даже ночью слышалось его сумеречное шарканье.
К изумленью, приметил я, что Бабушку боль ни своя, ни чужая не обихаживала. Видно, Ба была к ней нечувствительна.
Иногда я даже сердился на неё, что не в силах загадки её раскусить, как орешки дикие. Однажды спросил её про картинку тканую, где два мальчугана боролись, только очень уж как-то по-родственному да заискивающе-к-силе: лицо одного орошалось слезами непрозрачными, сукровичными, а взгляд — ликования преисполнен.
Ба, а кто из этих двоих победитель? Тот, Смеющийся?..