«В глуши» завершается стихотворением об ужасной ответственности — о невозможности знать или контролировать то, что на уме у другого человека. Это стихотворение было написано еще в 1963 году; Кумин сочинила его, когда Секстон должна была уехать во Францию. Максин отправила Энн черновик стихотворения, которое назвала «Моей подруге в открытом море». В этом стихотворении есть строчка «У нас свои константы» — Кумин говорит о папиросной бумаге, которая напоминала обеим о поэтических семинарах. Секстон понравилось стихотворение, позже названное «Первое сентября»: «Отлично», — написала Энн на полях. Секстон особенно пришлись по душе строки, в которых Кумин описывает «горбатые спины холмов», имея в виду холмы недалеко от фермы Кумин в Нью-Гэмпшире.
Опубликованное стихотворение «22 сентября» — это отредактированная версия прощального письма от 1963 года. Оно читается так, будто посвящено любимому: обращение «дорогой» вместо «дорогая подруга» и посвящение таинственному К., который был в открытом море. Лирическая героиня по-прежнему находится в «стране не-видения», прислушивается к крику сов, представляет себе морские пейзажи и пытается услышать звуки моря. «Дорогой, как шумит там у тебя? — спрашивает она. — Танцуешь ли ты, играешь в шаффлборд или делаешь ставки в пул?» Лирическая героиня интересуется, выбрал ли путешественник себе спасательную шлюпку, — вопрос был важен в 1963 году, Секстон тогда открыто сообщала, что не знает, вернется ли из Европы живой. В более поздней версии, казалось, этот вопрос выбивается из контекста; героиня волнуется о судьбе подруги (любимого) на расстоянии. Она слишком далеко, чтобы самой затащить кого-то в спасательную шлюпку. К концу стихотворения лирическая героиня сердится и на себя, и на адресата. «Я устала терять!» — заявляет она.
Если читать эти строки как плач влюбленной, то остается сладостногорький привкус. Героиня знает, что «разумно» было бы пойти спать, принять расстояние между собой и адресатом, но она не может не сообщать о звуках вокруг, как будто любимый человек, синхронизируясь с ее барабанным боем, мог бы их услышать. Но если мы читаем стихотворение как посвящение Секстон, то трактовка меняется. Строка «В какой барабан мне бить, чтобы до тебя достучаться?» считывается как страдание и одновременно самобичевание, кажется, автор испробовала много разных способов, чтобы утешить подругу, но так и не нашла подходящего. Повторение слова «разумно» напоминает об импульсивности Секстон. А еще говорит о возможном пути для Кумин, о том пути, которого она последовательно избегала. «Разумно было бы отпустить» Секстон, которую однажды она назвала «очень требовательной подругой», и вслушаться в мягкие звуки в глуши района Джоппа. Но Максин, как и ее лирическая героиня, отказывается слушать голос разума или, по крайней мере, отказывается идти этим путем.
Когда Секстон прочитала черновик стихотворения, она предложила изменить порядок строф — хотя по ее заметкам кажется, что ей больше хотелось изменить порядок строк. Она написала на полях что-то о том, что ей хотелось бы, чтобы стихотворение завершалось строками о потере, а не о «влажной сентябрьской тверди», как в первом черновике. Кумин настояла на своей версии, однако вместо «влажной» она написала «поздней». Она завершила стихотворение не словами о потере или измотанности, но попыткой найти контакт: звук, посланный через море, из глуши в Бостон, где на тот момент все еще жила Секстон.
ГЛАВА 19. Где же мой дом?
Одиннадцатого октября 1973 года выпускницы Института независимых исследований вернулись в Рэдклифф-Квадрангл. Послеполуденный час ясного осеннего дня, трава еще зеленая, а листья уже начинают желтеть. Некоторые из пришедших женщин жили недалеко от Квадрангл; другие добрались до места поездом, самолетом или на автомобиле. Кое-кто из них не был в Рэдклиффе уже десять лет.