Те переживания, которыми Кумин делится здесь в прозе — обращение к сезонному, погружение в мир природы, — идентичны тем, что она описывала в сборнике «В глуши». В книге, изданной
Сила этого сборника в удивительной образности — свидетельстве невероятной наблюдательности Кумин. В одном из стихотворений Максин сравнивает груду камней с устрицами, грибами и зверями: они «неуклюжие как медведи»594. В другом стихотворении Кумин говорит, что живот кобылы — это «руки, сложенные в форме церкви»595. Еще в одном Максин сравнивает крик совы с «криком сжигаемых младенцев»596, и эта страшная метафора на удивление созвучна настроению последнего стихотворения. Не все сопоставления хороши: например, сравнение лошадиной шеи с викторианской мебелью кажется не самым удачным, — но в целом мир природы во всей его красоте и жестокости запечатлен Кумин чувственно и необычно. Как и многие писатели, Максин хотела через метафору и сравнение отстраниться от объекта, представить его чужеродным, даже вызывающим ужас. Ей особенно важно было показать непривлекательные эпизоды сельской жизни. Через разрушение и жестокость природы она стремилась обнаружить уродство человеческого мира. «Когда люди слышат про стихотворения о природе, они обычно представляют себе Бога и бабочек, — сказала она однажды. — Но не всё в природе прекрасно, меня не обмануть. Пусть природа и красива, еноты всё равно убивают гусаков, на лошадиных мордах есть нарывы, а в экскрементах ползают червяки»597.
Сборник «В глуши» поделен на четыре части, в начале идет цикл стихотворений про отшельничество: «Отшельник просыпается при пении птиц», «Отшельник молится», «К отшельнику приходит гость», затем — серия стихотворений о жизни за городом и на ферме. Среди них есть стихи о грязи, о бобах и изумительная элегия о племенной кобыле. Сборник заканчивается циклом «Дневник Джоппа», в нем все стихотворения названы по датам («5 июня», «9 августа»). Ферма Кумин находилась в районе Джоппа города Уорнер в Нью-Гэмпшире, и дневник, без сомнения, связан с событиями из жизни Максин в этом месте, однако в последнем стихотворении есть еще и аллюзия на библейский город Яффа в Израиле. Аллюзия наряду с другими приемами помогает Кумин вывести простые эпизоды из жизни — собирание ягод, рождение жеребят, охоту на сурков — на новый эмоциональный и духовный уровень.
Образ человеческой души проникает в эти стихотворения, даже когда фокус внимания направлен на растения или животных. Стихотворение «Бобы», оммаж Торо, посвящено сексуальному влечению: в последней строфе лирическая героиня пробуждается словно «побеги растений»598 от прикосновения возлюбленного, такого «садовника», как трудолюбивый Торо, который высадил «семимильный сюжет» из бобов у себя в работе. Концовка стихотворения «Сурки» поражает: лирический герой, отстреливающий мелких вредителей из винтовки 22 LR, хотел бы, чтобы все эти твари «согласились умереть тихо, задушенные газами по-нацистски». Несмотря на прямое упоминание Второй мировой войны, сложно не увидеть в этом стихотворении и отсылку к войне во Вьетнаме, в которой часто использовали напалм и убийства не были ни тихими, ни незаметными. Финал стихотворения «Жалобный козодой» тоже трагичен. Лирическая героиня, послушав эту «бесстыдную птицу»599, понимает, что она тоже «брошена / и ты», старая возлюбленная, «ты стоишь ему поперек горла». Стихотворения написаны тонко, Кумин говорит о любви, потере и возвращении к жизни лишь косвенно. Как сказал один критик, этот сборник — «сосредоточение сдержанной страсти и сострадания при блестящем подборе слов; автор не резко толкает читателя в глубины, но завлекает его туда издалека, так, что тот сам радостно следует за ним»600. Глубина через окольное — вполне лестный комментарий для сдержанной поэтессы среднего возраста, которая, в отличие от близкой подруги, предпочла спокойствие свету софитов.