Равновесие крови

– Наша первая красавица! Все лучшее – Кирнан! Кирнан – ясное солнышко. Нужно слушаться синекрылую Грацбурскую, ведь от нее зависит будущее каждой из нас! – и Милан торжествующе развела руками. – Помнишь, как ты влепила пощечину в первый день из-за того, что я случайно наступила на твой подол? Ты сказала: «Такой деревенщине нечего делать на столичном Равновесии! Не видать тебе удачного замужества!»

Кирнан сознательно игнорирует Милан. Она крепко сжимает в руках пяльцы, медленно-медленно продевая иголку, и вроде бы со стороны сама невозмутимость, но если присмотреться, дрожит подбородок, пальцы уже исколоты, а в глазах вот-вот появятся слезы.

– Ну и кто из нас остался ни с чем? – рассмеялась Милан. – Вы все наезжаете на меня за мою кичливость и высокомерие, но неужели вы забыли, кто действительно был высокомерен? Я урвала кусок не по моему рту и до морвиуса счастлива этим! Не смейте издеваться надо мной из-за этого! Я – не она! – и девица ткнула пальцем в Кирнан. – Не наша будущая королева, которая с первого дня вела себя так, будто уже вышла замуж за Каргата и села на трон. Посмотрите на нее – жалкий павлин с куцым хвостиком. Мне даже…

Лопнуло терпение синекрылой, она вскочила с места и швырнула вышивкой в Милан, а сама опрометью бросилась из комнаты. Кирнан яростно грохнула дверью, оставив позади себя гробовую тишину, в которой отчетливо раздался тихий вой Милан: беглянка успела-таки под конец подгадить нашей своенравной невесте – пяльцы острым концом угодили в бровь девушки и уже пошла кровь.

Для меня это стало последней каплей, и я разогнала курятник под предлогом того, что устала от склок, сплетен и дурных поступков. И если кто захочет вновь вернуться, так пусть впредь ведет себя в рамках приличия, а не то я не буду присутствовать на их свадьбах!

* * *

Разболевшаяся после тренировок голова досрочно уложила меня в постель, так что я не дождалась Артана, отпустила вечернюю горничную и не стала приглашать к себе сестру, устав от разговоров. Против страхов – Владис дэ’Дьякович, дежуривший за дверями, плюс Маля на днях соорудила замечательный ночник со звездочками, чтобы не страшно было засыпать.

Так что я махнула рукой, и надо мной по потолку разбежались разноцветные звездочки, уволакивая в сон, который… Как ловушка, как капкан. Вязкий, тягучий, словно застывающая смола. Руки и пальцы вязнут, голова раскалывается тончайшими иглами, прибивающими меня к мутному, илистому дну. Я задыхаюсь в этом видении от обжигающего жара, который мячиком скачет по телу от бедер до сердца и головы. Эта горячка томительна, даже притягательна в своей животной истоме, в которой так и хочется раствориться, забыть как свое имя, так и то, кто я есть.

И то, что поначалу казалось топким болотом, теперь теплая глина на морском дне. Надо мной колышутся волны, то приподнимая, то опуская изнеженное тело. Эта мерная качка – щекотка ниже живота: до ноющей сладости, до дрожи в каждой клеточке вспотевшей тушки. На губах – соль и горечь пепла.

Никак не остановить это странное движение. Оно становится все сильнее и сильнее… до головокружения, до ярких точечных вспышек под закрытыми глазами. Напряжение возрастает, и я забываю, как дышать, меня накрывает последняя волна, вытягивая за собой на поверхность. И вместе с тем приходит лед наружного воздуха – он жжется, и я взрываюсь изнутри.

* * *

– Сэлли, – шепот вытягивает из вязкой дремы. Спросонья не узнаю голос, будучи еще во власти ночных чувств. Мое тело совсем деревянное. Каждая мышца отзывается растянутой болью, будто весь день я бегала, прыгала и подтягивалась. Я ощущаю свой запах и не узнаю его – он изменился, в нем появились терпкие ноты, смешанные с пахучей сладостью пота. Кажется, что я с ног до головы пропотела, потом высохла и теперь покрыта противной коркой.

Эти ощущения были настолько физически яркими, что хотелось забраться под одеяло и не вылезать из-под него. Что я и сделала.

Но заботливые мужские руки мягко отогнули край, подставляя мое лицо ярким дневным лучам солнца. За спиной Артана окна, так что я щурюсь, глядя на него, еще не понимая, где я, кто я и вообще что происходит.

– Просыпайся, соня, – шепчет он, наклоняясь ниже и целуя меня в лоб. – Кто-то ну очень долго сегодня спал! Даже горничные не смогли тебя разбудить, а доктор и вовсе сказал – не стоит трогать, сама проснется. И я как почувствовал твое пробуждение – сразу пришел, – продолжает говорить он, опускаясь обратно в кресло, и расправляет одеяло так, чтобы видеть мое заспанное лицо.

Осознание пришло как молния, и я стыдливо отвела глаза. Еще не понимая значения сна, я чувствовала в нем пиршество для стыда и отвращения к собственному телу. Это такой позор… но я даже не знаю, в чем именно он выражается и что именно мне снилось. И почему сейчас стало так легко, будто наконец я продышалась, полностью открывая легкие горному воздуху. И боль в мышцах – не как от изнурительной тренировки, а совсем наоборот – такая приятная, волнительная… и сосредоточенная внизу, между ног…