Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)

Давать умные советы мы все можем очень хорошо, особенно, когда дело касается не нас самих. Точно также дело обстоит, когда надо что-то сделать для других, например, когда идет речь о том, чтобы раскрыть глаза тому, кто не видит очевидного…ну хоть Конраду, который ничего вокруг себя не замечает и весь занят исключительно Великими Делами. Что мне стоит, как стороннему наблюдателю, вмешаться и чуточку подкорректировать то, чему я поневоле оказалась невольным свидетелем?

— И тебя не смущает то, что он намного старше тебя? — уже с истинно женским любопытством поинтересовалась я. — По большому счету, мужчина он очччень даже ничего, только вот хмурый вечно…ну да это ерунда, может, он и радоваться-то давно разучился? Альма, а чего ты всегда ходишь такая насупленная, ты же хорошенькая, когда улыбаешься, а уж как засмеешься, то и вовсе красавица!

— Вы так вправду думаете, и Марта? — девушка с надеждой подняла голову, — вы действительно думаете, что я вовсе не такая уродина и могу приглянуться герру Конраду?

— Да я не думаю, я знаю! — мной овладело желание устроить эту козу и оставить хоть кому-то о себе добрую память напоследок. — Если ты будешь ходить с кислым видом, но ни один мужчина на тебя не обратит внимание, а уж Конрад и подавно, ему своих проблем хватает. Знаешь что, давай-ка ты не будешь сегодня сидеть, погруженной в тоску, а все-таки попытаешься почаще улыбаться. Посмотри на себя в зеркало, какая ты становишься, когда смеешься, когда улыбаешься, а когда — злишься и выбери для себя самую лучшую улыбку, ладно? А потом… — я задумалась. — Потом будет все хорошо и герр Миллер обязательно заметит тебя, потому что ты красивая и тебя нельзя не заметить. Он хороший человек, только очень занят делами и тебе придется делить его не с другими женщинами, а с его обязанностями. Это трудно, но ты выдержишь и он будет платить тебе самой искренней любовью…когда поймет, что за сокровище приобрел. Все, Альма, не реви больше, иначе глаза будут красные и опухшие, а мужчины этого не любят.

— Вы действительно так думаете, фрау Марта? — девушка подняла на меня глаза и неловко улыбнулась. — Вы точно думаете, что герр Конрад заметит меня? Он всегда такой хмурый и озабоченный… а я знаю, что он на самом деле не такой, честное слово! Я зашила ему рубашку, а он сказал мне «спасибо»… — она потеребила уголок передника и преданно заглянула мне в глаза. — Фрау Марта, я ведь люблю его не потому, что он красивый или богатый, он такой…надежный, понимаете? Я для него на все готова, лишь бы он… заметил меня.

— Заметит, заметит, — в этом деле самое главное — убежденность, ну и чуточку правильно приложенных слов. — Куда от от нас денется! Только не сиди букой в углу. Чего там с платьем-то, одевать можно?

— Да, сейчас дошью оторванное, — заторопилась Альма, схватившись за брошенную иголку. — Совсем неможко осталось!

Пока она доводила платье до ума, я расселась на свободном кресле, думая о том, что несмотря на свое истинно пролетарское происхождение, очень быстро привыкла к возможности схалтурить за чужой счет и отдавать приказания слугам. Дома мне и в голову бы не пришло такое — сама бы пришила эти разнесчастные кружева, а вот здесь я моментально озадачила Альму, а сама откровенно бездельничаю. Но вопли рабочее-крестьянской совести были заглушены голосом здравого смысла, который ткнул ее носом в мою работу служанкой на прошедших этапах жизни и полную неизвестность в будущем.

— Пусть девочка отдохнет и повеселится, — заявил он, поглаживая меня по спине.

— Нечего ей бездельничать! — сопротивлялась совесть голосом фрау Эльзы. — Привыкла тут, понимаешь, из себя госпожу изображать! Чем выше взлетит, тем больнее падать, забыл?

Мы со смыслом пытались ее переубедить, но она согласилась лишь замолчать…немного, шипя и фыркая на нас.

Послушать рассказ вернувшихся из горячей точки собрались все, кто только был в Штальзее. Народу в трапезной набилось столько, что я с удивлением прикидывала, как это они умудрились все одновременно разместиться и не сидеть друг у друга на голове. Столы опять поставили буквой П, но теперь атмосфера была совершенно другая — все жадно ловили каждое слово говоривших, переспрашивая у соседа или пихая локтем того же соседа в бок для лучшего выражения восторга и гордости за своих. Рихтер, Конрад и Юнг сидели во главе стола, по обе стороны от них гордые донельзя расположились остальные солдаты, кто участвовал в марш-броске, а рядом с Карлом, красная от смущения, но ужасно счастливая, сидела Хелен, которая встречала его со слезами на дворе.