Я возвращаюсь в холл. Рене держит в руках две спицы, а папа показывает, как делать петли.
– Как только ты освоишь технику, ты поймёшь, насколько это расслабляет. Вязание помогло мне бросить курить.
«Мистер Руперт теперь сам не свой, а каким он был раньше?» – мне очень нужно расслабиться.
– Пап, а для меня спицы найдутся? – спрашиваю я.
– Конечно. Можешь связать радужный шарф. Мне не понадобится каждый третий моток целиком. – Он вручает мне немного светло-голубой пряжи.
Я уже знаю, как набрать первый ряд. Но я слишком сильно затягиваю петли. Когда он начинает показывать, как связать второй ряд, у меня ничего не получается.
– Не натягивай нить так сильно. Учись у Рене.
Она улыбается и поднимает свои спицы выше, чтобы я мог хорошенько всё рассмотреть. Её руки ловко парят в воздухе. Она уже третий ряд вяжет.
Папа снова берётся за свитера для йорков.
– Пап, как думаешь, у мистера Руперта есть ружьё?
– Что? – стучит папа спицами. – Почему ты спрашиваешь? – снова стук. – Нет! – стук-стук.
– Ну, он же из военных. А ещё мама говорит, что после потери жены он сам не свой.
Стук учащается.
– Я не думаю, что он мог пойти в школу с оружием, потому что тоскует по жене. Если ты на это намекаешь.
– Нет, но он хочет поквитаться с тем, кто украл его почтовый ящик.
– Да, этот ящик был особенным. – Папа сбавляет скорость вязания. – Он был точной копией их дома.
– Мистер Руперт говорит, что просмотрит видеозаписи, чтобы найти вора.
– Ну, удачи ему в этом деле. Даже если он поймёт, кто это на видео, вора придётся ещё поискать.
– Или её, – встревает Рене.
– А что, если он знает этого человека? Или это подросток из нашей школы? – спрашиваю я.
– Уверен, он пойдёт прямиком к директору. Мистер Руперт не станет бегать за вором с оружием.
– Папа говорит, что мистер Руперт в резерве. Он как-то ходил на военные учения, – говорит Рене. – Их разбили на две команды и выдали настоящее оружие.
– Но то были учения. Они не делают из людей безумцев с оружием.
Лихорадочное клацанье спиц заставляет меня думать, что папа тоже волнуется.
Одно я знаю наверняка. Мистер Руперт ненавидит и детей, и собак.
Из рюкзака Рене снова раздаётся симфония Бетховена. Она проверяет входящие.
– Аттила пошёл в полицию. Будет поздно.
Папа поднимает голову, перестав щёлкать спицами.
– Аттила просто ответит на пару вопросов. Он сам вызвался, – говорю я папе, чтобы он не подумал, что брат Рене снова в беде.
– Это хорошо. Очень хорошо, что он сам вызвался. Полицию придумали, чтобы помогать нам. И если мы можем помочь раскрыть преступление, мы просто обязаны это сделать.
Я стараюсь не слишком углубляться в папины слова, сосредоточившись на вязании. Петли по-прежнему выходят слишком тугими. Я бросаю спицы.
– Может, выгуляем Пинга и Понга? Кто знает, когда Аттила вернётся домой?
Папа отрывается от свитера, который увеличивается у нас на глазах, и поднимает глаза.
– Рене, хочешь остаться на обед? У нас мясной рулет и жареный батат. Если Стивен захочет, то ещё и салат будет.
– Да, спасибо.
– Хорошо, – говорю я. – Тогда пошли за собаками к Беннетам.
Через пару кварталов мы переходим дорогу. Пинг уже прыгает вверх-вниз у панорамного окна. Понг высовывает голову вслед за ним, виляя длинным хвостом. Я достаю ключи из кармана и открываю дверь.
Нет ничего лучше этой радостной встречи. Пинг лает, мельтеша у нас под ногами. Понг двигается более размеренно и прижимается к моей ноге, чтобы его погладили.
Я трясу пакетом с угощением, чтобы они успокоились и сели, а мы могли накинуть на них ошейники.
Мы отправляемся на прогулку. Они знают, куда мы идём. Мы переходим дорогу. Собаки тянут нас вперёд и виляют хвостами, раскрыв пасти. От счастья у них сбивается дыхание. Мы заворачиваем за угол и идём по тротуару в парк Брант Хиллз.
Я не могу спокойно смотреть на пустые мусорные баки. Жаль, что я не успел прибрать к рукам ту игрушечную кухню или, на худой конец, картину с кроликом.
Кто вообще выбрасывает картины? Я осматриваю дом, у которого стоял бак с картиной. Что-то странное привлекает моё внимание: между изгородью и кустами копошится какое-то существо с вьющейся коричневой шерстью. Вернее, несколько маленьких промокших зверят. Они лезут друг другу на голову, пытаясь перелезть через забор.
Пинг заливается лаем. Понг натягивает поводок.
– Ух ты, щеночки! – кричит Рене.
Вдруг они теряют равновесие и падают в кучу. Они тявкают, рычат, шипят, пищат. Лезут друг на друга. Один из них скулит.
Из открытого окна доносится женский голос:
– Фу, стоять!
Они катаются по лужайке, продолжая тявкать и рычать.
– О нет, – говорю я. – Это же те самые йорки.
– Клиенты твоего отца?
– Я так думаю.
К изгороди подходит женщина и подбирает двух извивающихся собак:
– Голубушка, сейчас же прекрати. Рози, сидеть. Золотце, тихо!
Каждую назвали цветом радуги. Мило.
– Ну пойдём же, пойдём, – оттягиваю я Понга.
Рене берёт Пинга на руки.