Раз став героем

Исмэй всматривалась в его лицо, пытаясь найти хоть какой-нибудь признак порочности. Ничего. Обыкновенные черты, ясные серые глаза, необычный цвет для Алтиплано, но считавшийся привлекательным, как все редкое. Маленький значок отличника, а шнурок на эполете говорил, что он был старшим сыном, от которого многого ожидали. Губы его были сжаты в одну линию, прямо как у отца. В этом лице не было ничего жестокого. Его звали... она знала его имя, знала его семью. Исмэй танцевала с его младшими братьями на Играх Урожая за год до того, как покинула Алтиплано ради звезд.

Во рту слишком пересохло, чтобы она могла произнести хотя бы слово. Она попыталась сглотнуть и наконец выдавила:

- Этот, - и указала пальцем на фотографию, удивляясь спокойствию своей руки, которая даже не дрогнула.

Отец поднялся и подошел. Сначала он замычал, как будто кто-то ударил его в живот.

- Боги! Ты узнала... Как?

Гнев дал ей сил.

- Я же говорила, что помню.

- Исмэйя... - это был стон, исполненный мольбой.

Отец протянул руку к ее волосам, но она отпрянула от него, от экрана и выбралась из кресла.

- Я не знала его имени, - удивительно, как легко было сохранять голос ровным, когда слова так жалили. - Я была слишком мала, чтобы меня представили, даже если бы он бывал в нашем доме, и не могла назвать его имени или описать, как описал бы взрослый. Но я знала, кто это был. Ты не показал тогда мне этого списка, так ведь?

Лицо отца превратилось в деревянную маску, сухую, напряженную и неестественную. Было ли это лишь ее воображением, или реальностью? Она отвела взгляд и пробежалась по знакомым вещам, прежде чем продолжить. Мысли становились все яснее и четче, как будто каменная стена с нарисованными декорациями рухнула. Что она на самом деле знала о себе, о своем прошлом? На что могла надеяться?

На фоне этого хаоса десять лет, проведенные во Флоте, казались прочными и непоколебимыми. Она знала, что с ней происходило тогда, с первого дня в подготовительной школе до последнего момента военного трибунала, она точно знала, что делала сама, и кто что-то делал ей. Исмэй сама создала этот мир, а потому могла доверять ему. Адмирал Вида Серрано, так не похожая на отца, никогда не лгала ей... никогда никого не покрывала ради собственной выгоды.

Что бы ей ни пришлось сдерживать, скрывать в себе, чтобы построить этот приют, все закончилось. Больше не надо было искать ту часть себя, которая любила скакать верхом, или рисовать, или играть на древних инструментах. Она должна была выжить, и ей это удалось. Она могла покинуть Алтиплано и уже сделала это.

- Исмэйя... мне жаль.

Возможно и так, разрешила себе подумать Исмэй, но это уже не важно. Он пожалел слишком поздно и не о всем.

- Раз уж ты вспомнила, то возможно тебе понадобится помощь.

- Помощь здесь? - вырвалось у нее прежде, чем она успела сдержать клокотавшие в ней презрение и гнев. - Здесь, где мне сказали, что это все мое воображение, воспаленное лихорадкой?

- Мне жаль, - повторил отец, но уже с раздражением.

Ей был знаком этот тон. Он мог извиниться, но предполагалось, что на этом все закончится, она примет извинения и забудет. Не на этот раз. Больше нет.

- Я... мы... ошиблись, Исмэйя. Прошлого уже не изменить. Возможно ты не поверишь, как ужасно я себя чувствовал, поняв, что ошибался, но у меня были на то причины. Я посоветовался...

- Не надо, - резко оборвала его Исмэй. - Не оправдывайся. Я не дура и понимаю, какова была реальность. Он... - она не могла осквернить свой рот, произнеся его имя. - Он был офицером, сыном друга, шла гражданская война, ты не мог допустить внутренней вражды.

Она вспомнила, что отец того молодого офицера тоже командовал подразделением. Междоусобица означала бы не просто раскол, а полное поражение. Военная выучка Исмэй говорила, что детская боль, даже ее собственная, не стоила целой кампании. Но ребенок, каким она была, ребенок, чья боль до сих пор влияла на ее поступки, ребенок, которому отказали в праве говорить, не мог этого принять. Она была не единственной жертвой. Никаких побед не хватит... победы не для них, они им не помогут. Но поражение означало бы больше смертей. Исмэй зажмурилась, пытаясь загнать вырвавшиеся чувства назад во тьму.

- Тебе не нужно омоложение, чтобы стать благоразумным, - ударила она отца единственным оружием, какое у нее было.

Мгновение тишины, когда было слышно только его тяжелое дыхание, как у нее в тот страшный день.

- Тебе нужна помощь, Исмэйя, - наконец произнес он почти нормальным голосом, теплым и спокойным, голосом генерала, у которого за целую жизнь вошло в привычку командовать. Ей хотелось окунуться в отеческую любовь, найти у него защиту, но она не осмелилась и ответила:

- Возможно. Но не здесь. Не сейчас.

Не помощь отца, который предал ее.

- Ты не вернешься.

Он никогда не был глупцом, лишь эгоистом. Ее поведение было нечестным, но и он был нечестен. Сейчас он смотрел ей прямо в глаза, как наверное смотрел бы на командующего, к которому испытывал уважение.

- Ты больше не вернешься?