Разбег

Так что я стал приходить к ней часто — всякий раз, как только была такая возможность.

***

Я приходил обычно с какими-нибудь сладостями или печеньем, садился на стул в уголке между столиком и комодом и подолгу смотрел, как Лика движется, суетясь, в узком пространстве своей комнаты, слушал её рассказы, жалобы и рассуждения, иногда рассказывал что-нибудь сам. Я никогда не требовал от неё секса — несмотря на то, что безумно хотел её всякий раз, как видел. Честно говоря, мне было не очень понятно отношение к физической любви женщины, для которой это является профессией, источником заработка; я никак не мог уловить, почему в свои выходные, которые она с трудом урывает, чтобы дать себе иногда отдохнуть — почему в эти дни Лика соглашается заниматься тем же самым со мной. Наверное, я так и не смог до конца поверить, что ей самой было это нужно.

Так что иногда мы просто пили чай и разговаривали, и случалось — я уходил от неё, получив только какой-то особенно трогательный, но совершенно не эротический поцелуй на прощание, и тогда мне казалось, Лика благодарна мне за нетребовательность. Но такое все же бывало редко. Чаще она сама начинала игру, будучи необычайно изобретательной, а ещё — внимательной, понимающей и тонко чувствующей настроение. Если все это выразить коротко, я бы сказал так: Лика занималась любовью с любовью — уж прошу прощения за тавтологию.

Однажды, идя к ней, я купил в лабазе бутылку вина — дешёвого, конечно, но все же вина, не сивухи какой-нибудь.

Ликина реакция меня потрясла. Войдя с кухни и увидев на столике бутылку, она завизжала, как включившаяся с ходу на полные обороты автоматическая пила; бутылка была схвачена со стола и бесцеремонно впихнута мне в руки, причём дотрагивалась до неё Лика так, будто я притащил в квартиру и сунул под нос хозяйке как минимум ядовитейшую змею.

— С этим к местным шалавам ходи! — с трудом вычленял я отдельные фразы в её непрерывном крике. — Ты к кому пришёл? Ты к б… с этим ходи! Я тебе кто? Ты меня за кого?…

— Прекрати визжать! — гаркнул я, обозлившись. — Не хочешь — не пей, но и не ори на меня, поняла?

Она осеклась.

Я прошагал на кухню и решительно вылил содержимое злосчастной бутылки в раковину.

Когда я вернулся в комнату, Лика уже успокоилась — так же мгновенно и полностью, как раньше завелась.

— Извини, Птаха, — она посмотрела на меня печально и так виновато, что вся моя злость моментально испарилась. — Правда, извини, я не хотела, я… Понимаешь… Я не знаю, как лучше объяснить. Ну, просто, видишь ли, иногда человек знает про себя какие-то вещи. Не предполагает, понимаешь, не догадывается, а именно — знает. Вот так я знаю про себя, что когда-нибудь сопьюсь. Это меня ещё ждёт. Только мне хочется верить, что это будет ещё не скоро.

Столько безнадёжной и спокойной уверенности было в этих словах, что я даже не решился спорить.

Как-то раз Лика открыла мне дверь бледная, как смерть, с черными кругами под глазами — и сразу же легла на диван, натянув плед до самого подбородка.

— Не трогай меня сегодня, Птаха, ладно? — попросила она тихо и жалобно, так что у меня ёкнуло сердце. Как будто я когда-нибудь делал это без её желания!

— Что случилось? — спросил я испуганно, присаживаясь у неё в ногах.

— Просто день паскудный, — произнесла она бесцветно, глядя в стену.

Вздохнула. Всхлипнула. И вдруг разрыдалась, отчаянно и горько, как плачут только несправедливо обиженные маленькие дети.

Я растерялся и перепугался окончательно. Встав на колени у изголовья, я торопливо и нежно гладил её по тонким бледно-русым волосам, ладонями снимал слезы со щёк, прикасался к вискам, невнятно переспрашивал то и дело — "ну что ты, маленькая, что?" — и наконец прижал её голову к своей груди, чувствуя, как сотрясается от рыданий её тело и как становится горячей и мокрой моя рубаха.

— Ты такой хороший, Птаха, — сказала она отплакавшись, все ещё судорожно всхлипывая и ладонью, смущаясь, вытирая нос. — Ты добрый. Ты прости меня, ладно? Что-то я расклеилась сегодня.

Я принёс ей мокрое полотенце из кухни.

— Понимаешь, вчера на Парковой подошли двое, — начала рассказывать Лика уже спокойно, тщательно обтирая лицо полотенцем. — Заплатили вперёд, хорошо заплатили, за всю ночь. Повели к себе на хату. Я пошла — что мне, что двое, привыкать, что ли? Захожу внутрь…

Она снова всхлипнула, и я опять принялся гладить её по волосам.

— Захожу внутрь, они дверь заперли… А там — ещё четверо. И все наглотались какой-то дряни, стояк нескончаемый, понимаешь? И я одна. И вот так всю ночь по кругу…

— Скажи мне адрес, — попросил я глухо.

— Зачем? — удивилась Лика.

Потом увидела мои сжатые кулаки.

Теперь уже она гладила меня испуганно и торопливо, отжимала своими пальцами мои, сведённые судорогой.